Дорога домой

Любовниц всегда в десять раз больше, чем жен. Жан Огюст Доминик Энгр. Турецкая баня. 1862.  Париж, Лувр

Возраст ли виноват?.. До пенсии осталось пять лет… А сколько всего осталось?.. Да нет, просто дома его ждала жена. Ждала ли?.. Наверное, ждала, ведь она уже не работала. Волей-неволей, видимо, будешь ждать. Какое-никакое развлечение, кроме телевизора и книг. Хотя они с женой давно уже – сколько лет? – общались все укорачивающимися фразами, а так все больше междометиями и угуканьем. Все уже было сказано и не раз. А нового ничего в жизни не происходило. Все уже прошло. Вся жизнь.

Сергей Олегович Касилов ехал на метро. Привычным маршрутом из института домой. Поезд с набором гула ускорился, отойдя от очередной платформы, не успевшие войти в вагоны люди смазались за окном, не взятые в фокус, состав со стуком колес на стыках влетел в туннель.

Он подумал, сколько же лет он уже вот так возвращается вечером после работы одним и тем же путем с Бауманской на Беговую с двумя неизменными пересадками либо на Кольцевой, либо в центре: фиолетовая и синяя ветки не пересекаются. Когда-то он считал неудобным, отнимающим время, что этих двух переходов с вечной суетой и спешкой в безличном потоке никак не избежать. Очень давно, студентом, весь первый учебный год все высчитывал, как быстрее добираться, через центр или по кольцу. Беспощадно оптимизировал бег по лестницам и коридорам станций, подбирал лучшие с точки зрения места входа и выхода в вагоны, зависая в дверях, и засекал время, набирал статистику. Торопился наперегонки с такими же молодыми ребятами, девчонками. Спешил домой: впереди был еще весь вечер.

С женой он познакомился, перейдя на пятый курс. Работал в приемной комиссии, куда она пришла с подругой-хохотушкой поступать на его факультет. Веселая подруга на экзаменах срезалась, не прошла по баллам, а тихую, худенькую жену зачислили. Они с ней целые дни напролет не могли расстаться, неприкаянными бродили по теряющим листву паркам, держась за руки, а зимой отогревались в кино и подъездах. Жену не отчислили за прогулы, но институт она все равно бросила – сразу после окончания первого курса уехала с ним по его распределению на Урал. Так и не получив высшего образования, она работала где придется, то в библиотеке, то в детском саду или в магазине продавцом. Учиться так и не пошла, заочно не захотела, а с очных приходилось уходить. Они часто переезжали, он делал карьеру, как сказали бы сейчас, писал диссертацию, собирал отзывы, испытывал оборудование, пробивал защиту, и она всегда была с ним. Нянчила дочку и старалась вникнуть в жарко излагаемый им смысл изобретений по бумагам, чертежам и схемам, раскладываемым на обеденном столе, после очередного приезда из командировки.

Сергей Олегович двинулся к двери, протискиваясь между каменными спинами напряженных пассажиров. Он не спешил, просто выработанная за многие годы привычка поездок в часы пик заставляла безотчетно побеспокоиться о выходе на своей остановке. Молодой парень недовольно оглянулся – задел портфелем. Сергей Олегович извинился, парень кивнул и отвернулся. В общем-то, парень прав, можно было бы и спросить, а скорее всего он, как и многие, выйдет на этой остановке, не было никакого смысла пробираться. Сергей Олегович принялся смотреть в стекло двери. Не глядя на свое отражение, он отправил расческой пальцев назад свои пегие, почти совсем уже седые, но густые волосы и приблизил лицо почти вплотную к черному притягивающему провалу. Перед глазами бежали, извиваясь и скача, бесконечные кабели связи, соединяющие людей в их стремлении к общению: толстые натянутые струны, на которых можно играть.

Сейчас выходить – и опять платформа, водоворот встречного движения множества человеческих тел, каменная лестница, бесформенная очередь на эскалатор, подъем, турникеты, вестибюль, подземный переход, ларьки, улица. Дорога к дому вела через скверик меж старых невысоких домов, которые он помнил с выпускного класса школы, когда они с родителями переехали в этот район, и он – абитуриент – поступил в институт, где не остался работать после окончания, хотя ему и предлагали, и о чем робко просила мать и молча соглашался с ней отец, а взял распределение в Челябинск. Перспективы на новом месте казались шире. Много лет спустя он вернулся сюда блудным сыном. Родители умерли, ушли один за другим в один месяц. После их смерти он выбросил подобранную по годам кипу своих писем и телеграмм, а теперешние звонки дочери никак не сохранишь… Он потом жалел, что утратил возможность перечитать письма, перелистать назад время, но и отчетливо помнил, почему опасался оставить эти бодрые реляции о своих достижениях, понимая, что родителям нужен был прежде всего он сам.

И теперь они с женой старились вдвоем в их квартире. Он трудился в том же институте, давшем ему профессию, только уже в научно-исследовательском подразделении, в лаборатории. И продолжил, как в молодости, так же ездить из дома на работу, с работы – домой. На новом витке спирали?.. Должно же было быть какое-то продвижение вверх... А вышло какое-то бессмысленное челночное перемещение в пространстве, на которое ушла вся жизнь. Зачем?..

Что-то еще в жизни происходило? Раньше казалось, что да. Но кому теперь было дело до его научных трудов и старых публикаций в исчезнувших отраслевых журналах?.. Не беллетристика, в метро не почитаешь.

Двери разъехались в стороны, приглашая покинуть вагон. Выйдя, Сергей Олегович постарался не задерживаться первые несколько метров, дать место напиравшей сзади толпе. Стало немного поразреженнее, и Сергей Олегович, машинально взглянув на висящее под потолком световое табло с обозначением выхода, пошел в своем направлении. Вперед вырвался, обогнав его, и целеустремленно побежал, огибая препятствия, мужчина средних лет с рюкзаком за плечами. Широко разбрасывая руки с растопыренными пальцами, он уверенно торопился куда-то, точно зная куда. Такому все в жизни понятно, никаких колебаний, сомнений – действие без рефлексии… Но вот мужчина неожиданно остановился, так что в него врезалась девушка, поспешавшая за ним, как за лидером, в последний момент обратил внимание на табло, для чего задрал голову, и побежал также напористо в обратном направлении, толкнув при развороте Сергея Олеговича угловатым рюкзаком. Значит, все же не утруждал себя предварительным обдумыванием.

Сергей Олегович не остановился, поборол в себе желание оглянуться на убежавшего по, безусловно, срочным делам неутомимого рюкзачника – в его молодости это был бы турист – и приблизился к шаркающему мелкими шажками медленно шевелящемуся студню толпы, облепившему подход на эскалатор, как пчелы вход в улей.

Да, домой идти не хотелось. Опять вдвоем: друг на друга смотреть.

Бывало, он даже часами гулял по району, кормил голубей, сидел на лавочках у чужих подъездов, так что с ним даже начинали раскланиваться жильцы, принимая за соседа, заходил в магазины, долго бродил между стеллажей, рассматривал этикетки, ценники, изучал составы продуктов, пользуясь карманной лупой, доведя охранников до того, что они все более неприязненно разглядывали странного покупателя без покупок на выходе. Потому что дома с женой они разговаривали, только когда ругались. Получался вечный скандал. Всегда доходящий до одной и той же перепалки с заезженной пластинки с двумя актерами в одной и той же интермедии:

– Ты меня не любишь. – Он говорил всегда тише и, как ему казалось, убедительнее. По тону и по приведенным неоднократно примерам. Дочь она, наверное, любит, но не его.

– А ты меня любил когда-нибудь?! – В ее голосе, не переходившем, впрочем, никогда на визг, звучали высокие, раздражающие ноты. – Что ты любил кроме своей работы!

Ему вспомнился случай своего приятеля, однокашника по институту, дороги с которым разошлись по окончании вуза, но с которым они нашлись, подойдя к рубежу сорока лет, когда подводились первые жизненные итоги и захотелось свериться с чужими успехами. Общались сначала по переписке, а после переезда Сергея Олеговича в Москву иногда перезванивались, пересекались, пили чай в кафе, бесконечно прося доливать воду в чайник: зачем-то делились текущими жизненными событиями и расходились до следующей встречи. Встречались они всегда без жен, даже не познакомив их, скрываясь в отдушине непонятно откровенных разговоров, инициатором которых был приятель.

Да, домой идти не хотелось. Фото Екатерины Богдановой.

– Любовниц всегда в десять раз больше, чем жен! – с досадой и некоторым запалом бросил как-то Игорь, словно готовясь к какому-то разговору или, наоборот, продолжая его. – У тебя был кто? – спросил он Сергея Олеговича.

Сергей Олегович тогда покивал в ответ. Ответить на откровения приятеля ему было нечем. Однажды жена увидела его на улице с сослуживицей, «застала», как она сказала. И он долго объяснял, оставшись непонятым, о том, что они просто вместе работают в одном отделе, и он всего лишь провожал ее до остановки, обсуждая общие дела. Зачем-то же жена приехала к нему, специально караулила или действительно, как сказала, хотела поговорить?.. Подозревала?..

И Сергей Олегович вдруг захотел, чтоб его пепел развеяли над теми полями, где он родился, на окраине тогда сонного маленького подмосковного городка. Чтобы все могли приходить в эти места, гулять вдоль реки, спускаясь оврагами к самому ее тихому, поросшему ивняком берегу, вспоминать о нем.

Если кто-то будет помнить. Как он. Недавно проснулся от того, что мозг буквально обожгло, не позволяя больше уснуть, прокручивая яркие картины воспоминания из детства. О той снежной зиме в подмосковном городке, когда несколько раз провожал ее. Люда пришла в их школу уже после начала учебного года, такой же поздней осенью. Только снегу тогда навалило по верхушки заборов. И мальчишки караулили девчонок после уроков, стремясь загнать и натереть лица рыхлым снегом. Люда была старше на два года, ходила в шестой, и у нее были горячие пунцовые щеки и задорная улыбка. С вызовом чернявых глаз, прикрытых челкой, выбившейся из-под серой заячьей шапки с длинными висячими ушами, она смотрела сверху вниз именно на него, когда они с пацанами заперли ее в тупике у школьной мастерской. И не решились даже бросить заготовленные снежки. А он с того дня стал провожать ее домой после школы. Жила Люда с матерью на другом конце, среди извилистых улиц одноэтажных деревянных домиков. Шли молча по продавленным в снегу дорожкам, переходили мост через замерзшую речку и расставались у продуваемого насквозь переулка, в начале которого – второй дом от угла – она жила. Их постоянно дразнили мальчишки, увязываясь до самого моста, но не переходя на противоположную сторону: враждовали с заречными. Он, конечно, замечал злые насмешки, но продолжал провожать Люду. Последний раз, перед расставанием, они даже держались за руки, ладошка ее была необыкновенно тепла и полна жизни, и она посмотрела ему в глаза. Этот взгляд и помнился, оказывается, до сих пор. А потом он заболел гриппом с осложнениями, долго не ходил в школу, до самого лета провалялся больнице, потом дома в постели. А на следующий год Люда еще выросла, буквально вытянулась, превратившись в девушку, и он к ней больше не подходил. И все прошло.

Войдя в квартиру, из коридора Сергей Олегович сразу же увидел жену. Она уже сидела в зале на стуле, собранная, у обеденного стола – знала, что муж не любил ждать. Рядом на полу стояла сумка – неизменная передача дочери. Так что он только портфель оставил, даже не умылся. И так поздно вернулся, а завтра будний день и с утра в институт.

Темнело рано, осень уходила за горизонт, отчаянно махая рукой, так что поднимаемый ею ветер разгонял облака, и низкое солнце ежедневно подсушивало выступающий из холодеющей земли еженощный иней.

Поехали в гости к дочери, она приглашала, без повода, просто так. Не виделись давно. Три месяца. Посидели за столом, попили чай, торт они привезли с собой. Все как обычно. Муж дочери привычно отсутствовал. Жена же привычно суетилась, хлопоча по хозяйству как дома. Дочь, поздняя, любимая, принимала заботу, по обыкновению меланхолично, никак не выражая своего отношения.

К машине от подъезда шли в кромешной темноте, фонари отчего-то не работали, так что только теплые светящиеся окна отбрасывали свет в черный двор. Жена помахала окну дочери, он тоже обернулся: шторы задернуты. Сели в машину, тронулись, молчали. Как всегда.

Отъехали недалеко, только выбрались из лабиринта узких проулков квартала, и так же обыденно, как и внезапно, вспыхнула ссора. Она ли на него вылила всю свою неудовлетворенность от общения с дочерью, он ли раздраженно указал ей на вечные бесполезные хлопоты и безответную заботу. А закончилось все, по сути, одинаково.

Он резко нажал на тормоз, так что жена испуганно вскрикнула. Машина остановилась, заглохнув.

– Выходи! – крикнул он жене. – Выйди, я тебя прошу! Вон!.. Выйди, я поеду на трассу и о бетонный столб разобьюсь!

– Ну и езжай, – почти без паузы бросила жена. Она приоткрыла дверцу, – загорелся свет над зеркалом заднего вида, – оценивающе посмотрела на него и промолвила: – Езжай. Сколько раз ты собирался уже с собой покончить – на рельсы лягу, – перекривила она, – и что?! Одни разговоры… Всегда одни разговоры…

И жена выбралась из машины, хлопнув дверью.

Сергей Олегович несколько раз поворачивал ключ в замке зажигания, мотор всхлипывал, как живой, но не могло в нем что-то за что-то зацепиться и прийти в движение, чего-то ему не хватало, словно он обижался на недавний окорот. Наконец двигатель завелся, включились фары, машина тронулась, упав в выбоину передними колесами. И тут Сергей Олегович испугался, до холодка, пробежавшего по онемевшему затылку – тень промелькнула перед глазами. Он затормозил, всегда опасаясь задавить человека. Перед капотом мельтешила жена, во всей ее изломанной, контрастной фигуре с поднятыми вверх руками была мольба.

– Открой, – попросила она, подойдя к его окну.

Затем медленно, но решительно обошла автомобиль спереди и села на свое сиденье рядом с ним.

– Я с тобой, – сказала она и устало, но решительно добавила: – Поехали вместе.

Он не хотел ехать быстро в городе, опасаясь, что может не справиться с управлением и сбить случайного пешехода или врезаться в невинную встречную машину. И потому они выкатили за город, на трассу. Ехали, не разговаривая, только дыхание взаимное ощущали. Он разогнался, впереди, в свете дальних фар им приглашающе раскрывался светлый тоннель, асфальт пожирался журчащими шипованными колесами. Показался мост, круглая, мощная опора по центру, на разделительной полосе.

Он напрягся, сжал крепко руль до немения пальцев, всматриваясь в цель, и внезапно почувствовал ее дыхание совсем рядом: она положила голову ему на плечо.

Машина еще бесконечно долго со скрипом неслась по подмороженной бесснежной земле, продирая колесами борозды и поднимая пыль.

Тихонько всхлипывая, жена прижалась еще ближе – и разревелась.

– А может, это и есть такая любовь у нас? Ссоримся, но любим, – проговорила жена с надеждой, когда машина окончательно остановилась на обочине в нескольких метрах от бетона и теперь, удерживая слезы, моргала, извиняясь за них, аварийными огнями.

Он, сколько ни пытался, не смог посмотреть ей в лицо, уткнувшееся в его плечо, встречный свет фар освещал их ненадолго, но кто-то, спешивший навстречу, проезжал и они опять на какое-то время оказывались в полной темноте. Так им было легче.

– Не знаю, Аня, – запоздало, после долгого молчания, ответил он на вопрос жены.

Они вернулись к себе заполночь.

Сергей Олегович подошел к дому, взглянул вверх на окна – горят.

С того вечера прошло десять лет, и никто из них больше никогда не вспоминал – не напоминал другому – о произошедшем.