Сон в шахматную клеточку

Сын, отец и мать из одного корня прорастают. Борис Кустодиев. Семейный портрет. 1904 Эскиз к картине «Портрет семьи художника» (1904), сохранившейся в виде фрагмента «Портрет Ю.Е. Кустодиевой с сыном» – частное собрание, Петербург. Изображены Б.М. и Ю.Е. Кустодиевы с сыном Кириллом. ГТГ

В первом часу ночи в дверь квартиры профессора Сидорова позвонили. В это время пожилой человек уже спал, и его профессорский ум блуждал в темных коридорах сновиденья, словно профессор играл, лежа на кровати, в компьютерную игру, закрытыми глазами пристально всматриваясь в виртуальный мир своего мозга.

Услышав звонок, словно душа от тела, от кровати отделилась жена профессора Мария Петровна и, в балахоне ночного платья напоминая привидение, направилась к двери. Спросив «Кто там?», Мария Петровна получила следующий ответ:

– Здесь проживает профессор Сидоров? Откройте – служба безопасности.

В прицеле дверного глазка женщина с трудом разглядела раскрытые корочки в руке одного из двух пришедших сюда людей. Пожилой женщине пришлось их впустить. Вскоре профессор Сидоров был разбужен. Его глаза с невероятным трудом оторвались от занятного экрана собственного мозга и открылись.

И от его ребер профессора подняли и по ребрам тем его сосчитали, и по ним люди пошли и поднялись, как по лестнице, к голове профессора и стучали в нее, требуя рассказать, куда профессор печи девал. В этот момент профессор находился уже в кабинете следователя.

– Какие печи? – еле ворочая распухшим языком и шепелявя окровавленными ребрами разбитых зубов, спросил Сидоров.

Допрашивающий профессора офицер чуть не умер от хохота и, прыгнув тенью на стол, легко прошелся портупеей своих галифе по холодному, гулкому полу темной камеры. В стене бледным оком светился плафон с лампочкой внутри, и офицер, пройдясь, вновь сел за стол и достал из лежащей рядом с его рукой папки листок.

– Вот, – сказал следователь. – Это пишет ваш сотрудник. В девяносто четвертом году, в сентябре месяце, вы якобы для проведения экспериментов переправили в Китай стоявшие на балансе вашей лаборатории печи в количестве двух штук.

– Какие печи? – все еще плохо соображая, повторил Сидоров. Но уже через секунду понял все. Да, правильно, в девяносто четвертом он продал две лабораторные печи китайцам, получил за них деньги, а печи с баланса лаборатории списал.

– Это неправда, – старался защититься старый профессор. – Печи, они… и есть печи… Я всю жизнь отдал науке… Я не хотел, но надо же было тогда как-то выжить… А печи уже старые, их все равно решили списать.

Следователь удовлетворенно потянулся на своем стуле: он вытянул ноги и руки и начал походить в форменном сюртуке на серую звезду, вальяжно рассевшуюся под красным знаменем своей правоты.

– А печи ведь денег, и больших денег, стоили. А вы их украли, гражданин Сидоров. Вот здесь ваш сотрудник пишет: «Сидоров готов был всю лабораторию распродать; и печи он за счет института в Китай вывез, а куда печи потом делись – неизвестно. Только ясно, что Сидоров их в Китае за бесценок продал, а лаборатория осталась без необходимого оборудования». Вот так пишет наш бдительный гражданин.

Профессор Сидоров сник и, сгорбившись, сидел молча. Наконец он проговорил:

– Да, да… Вы, конечно же, правы. Но поймите: печи уже были совсем черными, закоптились от времени, кое-где порыжели и уже просились на пенсию, когда они иногда отказывались работать и самопроизвольно отключались, как старые почки. Не для себя продавал, для детей. Мне-то ничего не надо.

Профессор Сидоров замолчал и съежился. Профессор понимал, что он не на встрече без галстуков, а сейчас галстук не надел потому, что ночью его пригласили явно не на заседание диссертационного совета.

– Так, значит, еще и дети… А ведь теперь, по новому закону, сын за отца ответчик. Ибо сын, отец и жена отца – мать сына, они из одного корня прорастают, и надобно тот корень извести, чтобы больше он не сорил и не мог бы от отца к сыну передать вину; и по цепочке, по родословной чтобы та вина не забродила и не превратилась в вино, губя души потомков в алкогольном угаре. Пить начнут, не помышляя о нашей великой России! С одной стороны – вы, а с другой – печи, казенное имущество. Зачем крали?! Теперь отвечать придется. – Офицер сделал паузу и, нажав встроенную в плато стола кнопку вызова, завершил дотошное разбирательство.

Через секунду в следственное отделение вошли двое солдат и, схватив профессора (хотя он и не собирался сопротивляться и мог бы сам пойти туда, куда ему скажут), грубо потащили его спиной вперед в темноту клеточных казематов.

Этот сон был черно-белый, словно в шахматную клеточку; и люди в нем, как шахматные фигуры, двигались, друг с дружкой матом разговаривая и загоняя бедного профессора Сидорова в угол патовой ситуации.                

Томск