А может, и нам полетать?

Только в горах можно найти свою «точку сборки».  Фото Андрея Щербака-Жукова

Одна повесть и три вершины-части: «Баба-Яга», «Средь долины Тавазэнта», «Декорации». Упоминание на страницах книги о Рерихе заставляет вспомнить полотна его кисти – туманные горы, одинокие всадники, закатное солнце, снега… Весь этот фантастический земной мир (которого можно коснуться!) раскрыл в своей книге Илья Кочергин.

Он пишет о себе и не о себе одновременно. Герои повести, оказавшиеся в Алтайском заповеднике по разным причинам, как и их создатель, – из сердца цивилизации, Москвы. Только живут они на разных станциях метро: «Беляево», «Кузьминки», «Теплый Стан», «Юго-Западная», «Алтай»… Конечная. А может, начальная? Вот-вот, не зря же Кочергин назвал повесть «Точка сборки»: то бишь начало, зарождение – магическая приставка «с» буквально смывает со слова привычные въевшиеся семы. Писатель не скрывает, что в прошлом увлекался творчеством культового эзотерика Карлоса Кастанеды, который и разработал термин «точка сборки». Разработал – не иначе как механизм… человеческой души. В первой части триптиха термин растолковывает очаровательным аспиранткам Митя Комогорцев, как Кочергин, неоднократно проштудировавший десяток томов американского мыслителя. Человек – яйцо, сбоку у него – точка, «узелок» волн и частот. От его положения напрямую зависит картина мира – декорации, которые человека окружают. А вообще, «инструкция» к этому «механизму» напоминает постановку пьесы: действующие лица, сценарии, характеры героев – все это человек может менять местами, добавлять, убирать, видоизменять. Только наркоманы и безумцы не могут нащупать у себя заветную точку. Неспроста орнитолог Наталья Орлова скажет своим подопечным – аспиранткам: «Все это – видимость. Декорации. Если хотите, чтобы их оставили, надо самим остаться здесь».

Так просто. Для Агафьи Лыковой, недосягаемой «Бабы-Яги», которую автор даже не осмелился описать как что-то состоящее из клеток, тканей, нервов: дух, душа – неосязаемы! Для Агафьи, для Абая, Маарка, свояков Альбертов тайга – вселенная, не ограниченная Кремлем, Садовым кольцом или чем-либо еще. В этом бескрайнем пространстве живет Сашок, «летучий муравей, который отправился создавать новые смыслы в новом месте». По-доброму завидно читать про этого смелого парня, променявшего работу уборщика в кафе на заготовку дров, ческу коз, отбивку литовок, покосы, охоту на чочко (кабана). «Жалкий тип», человек без стержня, «с виду взрослый парень, который передвигается по жизни вприпрыжку, с глупой улыбкой и, главное, безо всякой цели» – строчки, посвященные Сашку, заряжающему своим бессознательным счастьем, пойманным в таежных лесах. Так отчего же Сашок сбежал из Беловодья?!

Илья Кочергин. Точка сборки: Повесть-триптих. – М.: Время, 2018. – 192 c.

Иное положение точки сбора. Иные декорации. «До сих пор через ночь мне снится мое лесничество. Но те женщины, которые мне нравились, не хотели там жить, а хотели жить только которые не нравились. Одному тоже жить не хотелось», – очень просто объясняет причину «разрыва» своих отношений с Алтаем Илья Кочергин, вернувшийся в Москву из-за любимой супруги. Так и его герой, Сашок, бросает рай на Земле ради нашей столицы. Из-за мамы. «Мама ему и подарила впервые эти места», завернутые в «Песню о Гайавате» Генри Уодсуорта Лонгфелло. И Сашок мчится в Москву, охваченную «октябрьским путчем». Достойная называться «концовкой повести» развязка вжилась в самую середину книги. А тайга продолжает жить своей дикой и непонятной жизнью: развивается – даже еще не любовная – романтическая линия, соединяющая Митю и аспирантку. Автор возвращает нас к Володе Двоекурову и его сыну Мишке, приехавшим в Алтайский заповедник с предвкушением раздолья для рук настоящих мужчин, которые с любовью вытачивают ножи, ловко подшивают лыжи камусом, крепко, как можно обнять только любимую женщину, «охватывают шейку приклада». Все герои книги изображены единым целым: Катя с матерью и Альбиной Генриховной, с которыми читатель знакомится еще в начале повести, возвращаются под конец и сидят, пьют чай в избе Жени Веселовского, где их угощают сгущенкой «малолетние хулиганы», «двигаясь бестолково, но быстро и с удовольствием».

Читаешь «записки лесника» Ильи Кочергина и чувствуешь это самое удовольствие в каждой букве и уж тем более – в запахе «пряного помета», в песнях Мити Комогорцева «без намека на музыкальность», в запутанных следах зверей, которые кружатся вокруг тебя, выбирая самые неудобные, длинные маршруты, и сходятся в пупе Земли, где Европа распадается на два мира, но моментально забываешь об этой древней границе, потому что вокруг тебя – сыгыны (маралы), чочко, тооргы (только в уменьшительно-ласкательной форме! – «кабарожики»), кёкбёру (серый или голубой! – волк), камы – шаманы… Илья Кочергин щедро делится не только своими практическими навыками, приобретенными в Алтайском заповеднике, но и знаниями «заговорщического», диковатого алтайского языка. Таежный быт приезжих и коренных поселенцев дополняется уникальными справками о поверьях, обрядах тюркского народа из самых разных, порой кажущихся невероятными, источников – от книги Бадмаева «Реликты культа медведя в культуре бурят» до сайта tattooha.com.

«Раньше иногда было сладкое чувство надвигающегося ужаса – я думал, что вот скоро начнется, и можно будет, спасая семью и себя, удрать обратно на Горный Алтай, где я так счастливо жил лесником на крохотном, труднодоступном кордоне. Там и писать можно, и здоровье будет, и сыну хорошо будет, и просто там хорошо. Теперь это прошло. Просто, наверное, привык в Москве и уже трудновато что-то менять в личной жизни», – признался Илья Кочергин Захару Прилепину в интервью. Но на страницах триптиха продолжает маячить Сашок, зараза, летучий муравей! А может, и нам, земным, взять и полететь?..

Тье, барах («Ну, поехали!» – по-алтайски) в пуп Земли, друзья.