Не задалась и не удалась

Роман Сенчин. Дождь в Париже: Роман. – М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. – 416 с. (Новая русская классика).

Недавно я в своем Facebook задался вопросом: почему в наше время не создаются романы, по которым можно изучать текущую историю страны, которые были бы яркими памятниками своего времени, подобно «Белой гвардии» или «Тихому Дону»?

Отвечавшие мне ссылались на догмы постмодернизма, сегодня-де осмысление современности происходит не в художественной прозе, а в СМИ, блогах, соцсетях, лучшем случае – в кино, а «большой роман» – умер. Конечно, это ерунда. Роман не умер и никогда не умрет, и дело даже не в жанре, а в таланте – неужели человек, рожденный с дарованием, скажем, Достоевского, будет в наше время писать сценарии и видеть в том свое предназначение? Другой вопрос, что романом порой злоупотребляли, делали из него агитку, вообще вкладывали в него слишком много идеологии. Лично мне кажется, что тому же Тургеневу многих своих романов было лучше не писать, «Записки охотника» ни один из них не превзошел, даже «Отцы и дети», но писатель оставался в плену заблуждения, что только роман – столбовая дорога для русского писателя.

Но я лукавил, спрашивая, – такие книги есть, и автор их – Роман Сенчин. Его последний роман «Дождь в Париже» особенно в этом смысле историчен, поскольку как никакой другой у Сенчина посвящен детальному описанию примет эпохи.

Перестройка стала той точкой отсчета для нашего поколения (а мы с Сенчиным – одногодки), к которой оно все время возвращается. И потому в «Дожде» именно концу 80-х – началу 90-х уделено особое внимание. Мельчайшие приметы времени описаны, как всегда у автора, осязаемо, выпукло, – увлечения подростков, молодежная мода, популярная музыка. Сенчин не просто рассказывает, но и делится размышлениями: «Вообще аскетичность жизни советских подростков, о которой Топкин нынче очень часто слышал по телику, да и от теперешней молодежи, – миф. Запросы пятнадцатилетнего ребенка конца 80-х родителям удовлетворять было наверняка не только сложнее, но и много дороже, чем такого же ребенка 10-х годов XXI века». В этом эпосе конца 80-х разве что отсутствуют «качалки», откуда вышли «люберецкие» и прочие бандиты, и я не нашел привычных у нас названий мопедов – «двушки» и «газульки».

Париж, главный город мира. Николай Тархов. День карнавала в Париже. 1900. М., ГТГ

Разумеется, писатель касается множества иных реалий последних десятилетий, от скоротечных мод на выстраивание генеалогий и увлечения религией до кровавых украинских событий. Кстати, если в сборнике публицистики «По пути в Лету» Сенчин сочувственно относится к Евромайдану, то в «Дожде» он уже отстраненно объективен.

Главное действующее лицо – типичный сенчинский герой, рефлексирующий неудачник. Но при узнаваемости данного персонажа он никогда не повторяется, всякий раз писатель находит для него что-то оригинальное. Так и в новом романе – судьба героя сплетается с судьбами его малой родины – Тувы-Тывы. Тут стоит заметить, что для Сенчина важна тема утраченной родины – вроде бы своей, но ставшей чужой. Он не раз возвращается к этой болезненной проблематике, но именно в «Дожде» делает это особенно глубоко и всесторонне. Неспособность русских объединиться, защищать свои права, вытеснение их из республики, превращение родного Кызыла в совсем иной город, чем он был в детстве – все это предстает перед нами ужасающе трагично и реалистично. Я не знаю, как к Сенчину относятся на его родине, но Тува должна была бы гордиться своим земляком.

Что до Парижа, в котором идет дождь, то он предстает олицетворением, метафорой недостижимости и призрачности счастья. Казалось бы – вчерашний советский мальчик из Кызыла, для которого и Абакан казался центром цивилизации, а заграница – несбыточной мечтой, попадает наконец во французскую столицу, которую по инерции в советские годы считали главным городом мира. Жизнь удалась. Но нет, оказывается, что не задалась и не удалась. Герой бездарно транжирит свои несколько дней в Париже, описанном, кстати, точно и наблюдательно, хотя для Сенчина это чужие и культура и язык.

Помимо этих трех основных тем – судьба перестроечного поколения, судьба Тувы и современного Парижа, увиденного глазами иностранца, как всегда у Сенчина, – рассыпано множество любопытнейших наблюдений-рассуждений. Например: «Это был новый типаж не только на ТВ, но и, кажется, вообще в жизни. Способный говорить разборчивой скороговоркой сколь угодно долго, мгновенно на все реагирующий, не устающий, не умеющий отдыхать и грустить… Вскоре такие заполонили все телевидение, от музыкальных программ до политических ток-шоу, появились они и в повседневной реальности – подходили на улице, предлагая купить набор ножей, соковыжималку, супертерку и так забалтывали человека, что тот доставал деньги и менял их на ненужную вещь».

Но выводя множество фактов, писатель, конечно, не может не ошибиться в чем-то. Впрочем, его ошибки мелкие – неправильное написание «Тоблерона», например. Есть еще и спорные моменты, например, чтение толстых литжурналов школьниками (у нас в классе никто их не читал и о Пастернаке не спорил) или употребление слова «педофил» в те годы. Да и вообще сенчинские герои чересчур «культурные», знают французских художников, чьи имена автор ловко вводит в повествование о Париже.