Мышь показывает зубы

Виктор Ерофеев пишет ярко и вдохновенно. Фото PhotoXPress.ru

Ходят упорные слухи, что новую книгу Виктора Ерофеева «Розовая Мышь» сам писатель считает лучшей своей книгой.

Согласитесь, это нормально. Странно было бы, если бы новая книга была хуже предыдущих, – до чего бы так можно было дописаться? Разве что до тех самых мышей, пусть и не розовых, а партикулярного серого цвета. Впрочем, многим писателям это удается, и ничего плохого они тут не видят.

Ерофеев в этом смысле оригинален: «Розовая Мышь» на самом деле хороша. Особенно ее первые главы – они просто сбивают с ног.

Современная литература, во всяком случае российская, в массе своей больна бледной немочью. Книжки пишут вялые, неталантливые, просто занудные. Темперамент же и энергию подменяют истерикой, криками или перверсиями. Одни современные книжки напоминают беспорядочную свалку исторических хроник, другие – инструкцию к пылесосу. Притом что и героя своего, этот самый пылесос, авторы обычно любят недостаточно и вообще плохо представляют, как он выглядит. Та же примерно ситуация и в детской литературе – почему нет? Тем более что дети в отличие от взрослых за плохую книжку даже в морду не дадут.

Ерофеев поступает иначе. Он старается писать по гамбургскому счету – а иначе чего было огород городить? При этом ему приходится тяжело вдвойне, потому что написанная им книга гибридная – в равной степени годится и для взрослых, и для детей.

Правда, подзаголовок звучит как будто недвусмысленно: «Небольшой волшебно-политический роман для взрослых с подробным описанием подводной империи Царь-Дна...» Для взрослых, видите? Да еще на странице с выходными данными стоит знак 16+, указывающий на исключительно взрослую аудиторию. Однако это тот самый случай, когда нельзя верить надписи «буйвол» на клетке, потому что их там уже не один буйвол, а целое стадо. Если дочитать подзаголовок до конца, мы увидим там лукавое уточнение: «... написанный от лица 11-летней русской девочки Маруси Менделеевой».

Так вот, повторим, книжка в равной степени и взрослая, и детская. Да, есть там несколько моментов, которые не всякий школьник поймет, но, строго говоря, ему и не обязательно.

Если в допотопные времена бабло побеждало зло, то в наше время все побеждает любовь – как зло, так и добро. Генрих Семирадский. Красота и любовь. 1894. Национальная галерея искусств им. Бориса Возницкого, Львов, Украина

В целом же анонс «Розовой Мыши» не зря апеллирует к самой взрослой из детских книжек – «Алисе» Льюиса Кэрролла. Только вот написана «Мышь», пожалуй, ярче предшественницы.

Проницательные рецензенты предвидят уже крики возмущенных книголюбов: «Так что же, по-вашему, Ерофеев пишет лучше Кэрролла?»

Лучше или нет, это еще вопрос, но вот ярче – наверняка. Впрочем, можно сказать, что и лучше. Английский классик холодноват и выверен, абсурд его имеет математическую подоплеку. Что же касается «Розовой Мыши», тут моцартианское вдохновение поднимает автора и, кувыркая через голову, несет вместе с читателем на самое Царь-Дно, постукивая всеми частями тела о вполне узнаваемые реалии. Несогласным с такой оценкой ерофеевского творчества предлагаем открыть, например, «Русскую красавицу» того же автора – книгу сугубо взрослую. Можно относиться к ней по-разному, но нельзя не признать очевидного факта – написана она вдохновенно. И кстати сказать, случайно ли, что и в «Красавице» всплывает некая Маруся, пусть даже просто в песне («Кам, Маруся, уис дак...»)? Кроме того, в обеих книгах возникает и некий гусь, только во взрослой книге он жареный, а в детской – активный, злой и даже временами святой.

Так, может быть, «Розовая Мышь» – приквел «Русской красавицы» и маленькая Маруся, движимая любовью, надев сетчатые чулки, тоже отправится во все тяжкие? Чего нет, того нет: наша Маруся, в общем-то, не по эротической части, привет Лолите здесь если и имеется, то настолько слабый, что его и сам автор, наверное, не разглядит. Ну, разве что автоматически считать нимфетками всех девочек старше десяти лет.

При сильном желании отсылки эти, вероятно, все-таки можно увидеть – при желании и в Эйфелевой башне можно увидеть сами знаете что. Да, в «Мыши» не обходится без некоторых намеков, но намеки эти любовные, а не сексуальные. Именно поэтому книга годится и для детей – опять же за вычетом нескольких не совсем понятных детям мест. Кстати сказать, ничего неприличного в книге вы не найдете, не считать же за неприличие слова «фаллоимитатор», «тыкалка» и «попа», пусть даже попу эту чешет попадья.

Любовь настигает Марусю Менделееву постепенно. Опомнившись же, она никак не может выбрать между двумя – в какой-то момент даже тремя – кавалерами, потому что секс не подразумевает обязательного выбора, а любовь – подразумевает. И как же, скажите, можно выбрать между двумя мальчиками, когда один из них в очках, а второй – тем более?

Конечно, в руки просится сравнение «Розовой Мыши» с «Розовым пеликаном» Войновича. Но «Пеликан» – книга сновидческая, там большая часть действия происходит то ли во сне, то ли в дреме, то ли вообще непонятно где. «Мышь» же – очень явная, предметная, реальная, она фонтанирует, играет шампанским, бьет пузырьками в нос.

Пожалуй, это определение – шампанская книга – более всего подходит к нашему случаю. Эта пузыристая, веселая, непредсказуемая природа в книге явлена с первых же строк.

Сюжет книги прост (в отличие от ее содержания). Девочка Маруся вместе с парой новых друзей и одной сравнительно молодой гувернанткой опускается в особой подводной лодке в страну, которая называется Царь-Дно. Строго говоря, Царь-Дно – это тот самый миф о загробной жизни, о котором говорил еще Остап Бендер. Зачем, однако, герои устремляются в царство теней? Очень просто: их родителей во время шторма забрал на дно чудовищный Краб-Вершитель, он же – загадочный гитарист Трень-Брень. Погибших родителей надо вернуть, воскресить и при этом остаться в живых самим.

На Дно героев сопровождают парочка дружелюбных привидений и Розовая Мышь, которая на этом свете – всего только говорящая игрушка, зато на том – весьма известная и вездесущая к тому же особа с легким уклоном в гламур и правозащиту: нечто среднее между Ксенией Собчак и Евгенией Альбац.

На Дне, надо сказать, все почти настоящее. Или даже так – в какой-то степени более настоящее, чем наверху. Мир Дна отличается от земного мира в первую очередь большей выпуклостью образов и явлений, большей их проявленностью. Обитатели подводного мира не прикрываются необходимостью казаться лучше или красивее, чем они есть на самом деле. Они ведут себя так, как сами того желают, или так, как привыкли, или так, как им велят, – кому что позволено.

Резонный вопрос: а у нас тут, наверху, что, по-другому как-то? Нет, у нас то же самое, просто наш компот другой крепости, а там, внизу, все как положено – сорок градусов, а иногда и все семьдесят. У нас жизнь состоит из компромиссов между плохим и худшим, здесь же компромиссов не любят, вместо них – симбиоз: или ты пан, или пропал, а чаще одновременно и то, и то.

Как раз приглядываясь к миру Дна, начинаешь что-то понимать и про верхний, живой мир. Мир Дна по-настоящему циничен, страшен и в то же время непредсказуемо благороден. Он и прекрасен, и ужасен одновременно.

Строго говоря, он такой, потому что он весь – ошибка, когда-то совершенная его вечными обитателями. Очень давно, когда ангелы из этого мира исчезли, а на их месте появились драконы и котомыши, когда выяснилось, что райская когда-то земля не вмешает всех «утопающих в вечности» – к беспечному Королю Царь-Дна добавился дьявольский Краб-Вершитель, убивающий уже мертвых и отправляющий их на иные уровни Дна, туда, откуда и дважды мертвым нет возврата.

Да, программа Дна сломана, в ней что-то не так. Однако же нечто похожее происходит и в надводной жизни. Правда, надводную жизнь мы пытаемся объяснить, найти в ней смысл, воззвать к разуму, принципам, добрым чувствам. Но в жизни обывателя – что надводного, что подводного – все это неважно, исключая, пожалуй, только самооправдание, стремление найти своим недостаткам ловкое или даже благородное объяснение.

Царь-Дно же показывает голую правду. «Жизнь – прекрасная ошибка, которую иные дураки упрямо стремятся исправить», – Ерофеев устами Розовой Мыши произносит эту фразу без надрыва и разочарования, просто констатируя факт. Не сказать, что эта констатация ему нравится. Однако что еще нам остается, кроме как полюбить этот порядок вещей, – ведь другого не дано. Ни здесь, на поверхности, ни там, за гробовой чертой.

Конечно, иной читатель скажет, что хорошо Ерофееву, который родился в рубашке в семье крупного советского дипломата, с младых ногтей жил во Франции и вообще имеет мелкий жемчуг супротив наших жидких щей, – хорошо этому самому Ерофееву называть жизнь прекрасной ошибкой. Жизнь, разумеется, ошибка ужасная. Эту святую максиму средний российский человек осознает очень рано и еще раньше пытается вбить в голову своим детям. Вероятно, отчасти и по этой причине жизнь у нас, в России, действительно не сахар и не мед. Потому что тут вам не Маркс, и у нас не бытие определяет сознание, а совсем наоборот. Я же знаю, что окружен одними подлецами и негодяями: «...речка – кретинка, облака – идиоты, лошади – предатели, люди – мошенники», как говорил Министр-администратор в «Обыкновенном чуде». А если я это знаю, то буду действовать соответственно. Вот и получается, что жизнь эта ужасная все время себя воспроизводит и нет этой жизни ни конца, ни краю.

Ерофеев атрибутирует ситуацию просто: «Во сне и наяву весь глобус свихнулся, сбрендил, слетел с катушек… утонули все, кто умел и не умел плавать!» Но, читая далее, видишь, что других примеров нет. Нет примеров того, как мир жил, не слетев с катушек. Правда, легенды рассказывают нам о золотом веке человечества, но, заметьте, все хорошее всегда почему-то в прошлом, а на нашу долю приличного ничего не достается. Впрочем, если заглянуть в учебники истории, становится все-таки ясно, что и в прошлом не было никакого золотого века (разве что для отдельно взятых богатых и знатных персон), а был бесконечный и безначальный бедлам.

Поскольку на Дне времени в нашем понимании нет, то там весь этот бедлам находит самое яркое выражение, без всяких «было» и «будет». Все здесь и сейчас. Поэтому, в общем-то, нет тут ни плохих, ни хороших. Все и плохие и хорошие одновременно, важно только не попасть кому-нибудь под горячую руку, пока он плохой, а то отправят на нижнее дно.

Все тут неприкрыто любят и ценят только свою правду. Достается от Ерофеева всем: патриотам, либералам, революционерам, властям. Патриоты ненавидят либералов и революционеров, революционеры ненавидят власть и либералов, либералы вообще не говорят – только мычат. «Непонятный старик мычал: он позабыл русский и не научился другим языкам. Коханов ехидно называл его русским либералом».

Что касается пассажа про непонятного старика – вряд ли это все-таки насмешка. Скорее это невеселая констатация общественного положения либералов – их просто не слушают, потому и кажется, что они мычат. Впрочем, слушать не слушают, но все равно ненавидят – на всякий случай.

Власть, как всегда и всюду, здесь на высоте, особенно по части глубокомысленной демагогии. Третье – оно же второе лицо в государстве Злой Гусь патетически заявляет, что палачи думают о людях больше, чем жертвы. Сарказм ядовитый, но в некоторой правде ему не откажешь.

Есть тут, разумеется, и Русский квартал, «образец и катехон для всей Вселенной», который при этом видел эту Вселенную в гробу. Но здесь, правда, никакой новости нет, на том стояла, сидела и лежала великая Русь. И Русский квартал, конечно, тоже.

Однако, несмотря на ошибочность любой и всякой жизни, автор все же направляет на мир свою последнюю ударную силу – чистоту и оригинальность мышления ребенка. При этом ребенка настолько сообразительного и остроумного, что сама Маруся, понимая, что ей не поверят, прикрывается авторитетом Розового Вездесущего супергероя. Дескать, историю-то на самом деле рассказывает не девочка, а та самая Розовая Мышь.

Маруся Менделеева проявляет свойства магического кристалла – изымает остальных героев из привычных обстоятельств, и те обнаруживают в себе доселе неизвестные качества, как хорошие, так и плохие. Даже Розовая Мышь оказывается способной на предательство, а именно: за десять килограммов сыра она готова отпустить Марусю одну с весьма опасным Старшим принцем, революционером и сладострастником. Злой же Гусь, напротив, обнаруживает бездны обаяния и почти самоотверженности. Впрочем, обаяния не занимать и нашим, надводным чиновникам, потому что, если бы не личное обаяние, кто бы их посадил на высокие должности? Не за ум же, в конце концов, их взяли во власть...

Благодаря Марусе становится ясно, что обстоятельства сильнее человека. Нет в нем никакого постоянства. Стоит вырваться из привычной системы координат, как злой может стать добрым, хороший – плохим. Строго говоря, главное в «Розовой Мыши» – не сказочные обстоятельства, а концентрация всех свойств мира и человека на небольшом отрезке времени и пространства. Как писал, кажется, Святополк-Мирский, типическое в литературе – это не то, что чаще всего встречается, а то, что наиболее ярко выражено. С этой точки зрения книга Ерофеева – типическая по гамбургскому счету.

Еще одна важная вещь. На протяжении всей истории разным ее героям предоставляется возможность выбора: кем быть, как жить, что делать. Однако выясняется, что выбор этот никому особенно и не нужен. И если его все-таки делают, то как-то межеумочно, через силу, да и то потому, что главная героиня подталкивает к этому выбору. Исключение составляет любовь. Мальчики, влюбленные в Марусю, любят ее и красивой, и дурнушкой; любят, и готовы биться за нее до последнего.

В общем, смыслов в «Мыши» заложено много, все не перескажешь, надо читать саму книгу.

Одно можно сказать определенно и не боясь спойлеров: если в допотопные времена бабло побеждало зло, то в наше время все побеждает любовь – как зло, так и добро. Та самая любовь, о которой Данте (вот еще один загробный путешественник, знающий толк в главном) сказал, что она движет солнце и светила. Чтобы читатель не сомневался, сама Розовая Мышь выносит на этот счет окончательный вердикт. «Вот это любовь!» – восклицает она.

В конце концов, может, не зря мы вспоминали тут давнюю книжку Ерофеева? Может, сама архетипическая Русская Красавица наконец нашла свое счастье, пусть и в сказке? Но нет ей до этого никакого дела, она и слова «счастье», похоже, не знает – просто виснет у любимого на шее, обхватив ногами его талию.

Впрочем, скептики всегда могут сказать, что никакой любви на самом деле нет и что любовь придумали русские, чтобы не платить за sexual harassment.