Вячеслав Харченко  |
| Знаешь, почему празднуют Пасху? Фото Евгения Никитина |
Ночной звонок
В три часа ночи резко и требовательно зазвонила радиотрубка, и Света, перелезая через меня, сняла ее, но долго, наверное, спросонья не могла нажать нужную кнопку. Я, устав держать на своем животе ее тело, взял у нее трубку и стал тыкать толстыми пальцами куда ни попадя. Наконец мне удалось попасть в нужную кнопку, и на той стороне раздался заплаканный голос Алины. Алина дружила со Светой, а ее муж Андрей – со мной. Они наши общие знакомые.
Андрей и Алина живут в счастливом браке уже 15 лет, и ни разу за это время никто из них не повысил на вторую половину голос. У них не было ни одной ссоры. Никто не выкидывал из окна вещи на улицу, никто не бил посуду, никто не выливал под ноги свежеприготовленный борщ и не давал подзатыльники детям.
Я помню свой первый день после свадьбы. Я неудачно похмелился и послал по матери родителей Светы, а потом заперся в темной ванной и не отвечал ни на какие крики и вопросы родственников, включив стиральную машину, посудомоечную машину и открыв горячую воду.
Тесть, теща и Света решили, что я режу вены (зачем?), и с помощью гвоздодера вскрыли дверь. Я мирно лежал на полу, на коврике, и спал.
За 10 лет мы ссорились не раз. Я уходил из дома, кольцо обручальное в мусоропровод выбрасывал, Света один раз подожгла диван, но в принципе наш брак счастливый, а тут звонок Алины. Я передал трубку жене.
– Он наорал на меня, – всхлипнула Алина и заплакала. Так как мы лежали со Светой бедро к бедру, то я слышал весь разговор.
– Наорал при Алешке и Оленьке, – еще больше зарыдала Алина.
– За что? – сладко зевнула Света.
– Я выкинула бычки.
– Какие бычки?
– Которые остались после дня рождения. Он вышел утром кривой, потянулся к пачке, там пусто, встряхнул пачку – ничего, тогда подошел к пепельнице, а я ее только что вымыла, и вдруг как заорет: «Где мои жирные бычки, где мои жирные бычки?» Я села и заревела, и дети туда же.
– Ну и что? Бывает.
– Нет, я уехала с детьми к маме.
«Господи, какая идиотка», – подумал я и закрыл глаза. Света нежно провела ладонью по моей щеке, по щетине, потом отвернулась спиной и буквально в течение 10 секунд заснула.
Яйца
Мой папа входил в бюро райкома. Он был простым электриком и работал на заводе, что не мешало ему отмечать Пасху. Хотя как отмечал: мама пекла кулич и красила яйца, никто их в церкви не святил и на крестный ход не ходил.
Однажды я принес пасхальные яйца Сикорским. Это были три брата, я дружил с ровесником Димой. Папа их, Евгений Яковлевич, ходил в дальние плавания, мама преподавала сольфеджио в классе фортепьяно. Сикорские собрали богатую библиотеку, там я впервые прочитал «Мастер и Маргариту» в списках, за одну ночь.
Когда Евгений Яковлевич увидел у меня в руках крашенные луковой шелухой яйца, то отвел меня на кухню:
– Ты знаешь, почему празднуют Пасху? – улыбнулся он.
Я растеряно покачал головой.
– Когда, кажется, Иисус пришел к императору Тиберию, надеясь пробудить у него интерес к христианству, то протянул ему яйцо. Ты знаешь, кто такой Иисус?
Я опять сокрушенно покачал головой.
– То император затребовал чуда, и тогда яйцо стало красным, и император уверовал. Вот так.
Евгений Яковлевич еще раз внимательно посмотрел на меня. Я молчал, а потом сказал: «Христос воскрес», – и предложил ему побиться яйцами. Но он отказался, и кулич не взял, и стукаться яйцами не стал. Я никогда больше не поздравлял Сикорских с Пасхой, но в то же время прочитал у них Мандельштама, Пастернака, Цветаеву и Солженицына.
Кофе
Самый лучший кофе (хотя сейчас можно уже писать «самое лучшее кофе») делают в автомате в левом углу второго этажа Курского вокзала. Только надо выбирать не капучино и не горячий шоколад, а именно двойной эспрессо. Автомат задумчиво запросит 60 руб., поворчит и погремит, потом на жидкокристаллическом дисплее появится бегущая полоса, которая будет набирать деления по мере выполнения операции. В конце концов внизу, в зажиме, появится синий пластиковый стаканчик, куда железная машина одним резким движением выплюнет коричневую ядрено пахнущую жидкость толщиной не более одного пальца.
Знаете, я пил кофе и в «Пушкине», и в «Винтаже», и в «Старбаксе», и в «Макдональдсе». Мне делали кофе на горячем песке в Стамбуле и наливали в Париже на Монмартре, но ничего более прекрасного, бодрящего и обжигающего, как из автомата на Курском вокзале, я не пил. Даже моя соседка тетя Сима, иногда приглашающая меня выпить кофе, не может достичь уровня автомата № 645 781. Я хорошо запомнил регистрационный номер.
В тот день я ждал поезд с Любой из Одессы, выпил шесть (!) стаканчиков кофе эспрессо и даже перестал различать время. Поэтому когда пришел поезд, я быстро побежал на перрон, а нестись было долго по подземным переходам и дурацким платформам Курского вокзала. Когда я вылетел наверх, Люба стояла одна и оглядывалась в разные стороны:
– Ты где был?
– Пил кофе.
– Господи, он пил кофе, – повторила Люба и поцеловала меня.
Когда мы вышли на площадь Курского вокзала, сели на стоянке в машину. Люба повернула зеркало заднего вида и стала красной помадой красить губы. Потом она промокнула губами помаду, пошевелила ими и улыбнулась:
– Из твоего автомата?
– Да, из моего автомата.
– Ну и как?
– Тебя не было месяц, я соскучился.
Люба осторожно поцеловала меня в губы. Я тыльной стороной ладони вытер красный отпечаток, поправил за Любой зеркало и медленно снял машину с ручника.
