Фа мажор как Реквием

Елена Холмогорова. Чтение с листа: Роман-партитура. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2017. – 222 с. (Проза: женский род).

Партитура существования «самой обыкновенной женщины». Калейдоскоп ее – на грани полусна, между небытием и тем, что называют реальностью, – воспоминаний с неизбежным кракелюром лиц и событий: репетиций жизни (смерти?) – а именно из них, как из пазлов, сложен текст, – двадцать.

Героиня – в начале истории уволенная (нож в спину) – Вета, Лизавета, Елизавета Николаевна – оглядывается не без горькой иронии на прожитое: ей безразлично, в каком порядке расставлять, в сущности, даты… она не «для любезного читателя»: она – себе, для себя, для того чтоб ощутить – ты жива.

Художественный прием – своеобразный обрыв всех «репетиций» на сюжетной Sубдоминанте – отражает в одних случаях неуверенность главной героини в правильности совершённого (или не) поступка, в других – ее тихий, иногда даже для самой себя не всегда осознанный надрыв; впору кричать – однако «печаль моя тиха...». Вета прожила жизнь, как когда-то говорили, правильно: все (ну или почти) «как у людей», да только нет и не было треклятого счастья – и не «просто женского» даже, о том и смешно, в сущности, – а вот именно Счастья: не было.

Что ж было тогда?.. Как у всех девочек «из хороших семей» – музыкалка, однако музыка с первым аккордом обрывается, не успев расцвести: любимая учительница уходит из школы, репетиция Sубдоминанты... Вторая S – первая любовь: конечно же, непонятая, конечно же, на всю оставшуюся запомнившаяся: более того, Вета спустя многие годы подумает, что «только-то его-то» и любила по-настоящему – ну а 

д р у г и е… что другие!.. Пыль, пустое, суета сует… альтерированная Sубдоминанта. Дальше – «как у всех», непонятно зачем, стандартная дамская история в виде замужества и ребенка… без всякой такой «космической» страсти, тоника фа мажора, мутирующая чрез десятилетия в равнодушный кластер вроде бы благозвучий убийственно обыденной семейной жизни.

Вета похоронит мужа да продаст любимейшую – родовое гнездо! – дачу, «кусочек родины», – дабы спасти сына, незадачливого бизнесмена (и тоже – «самая обыкновенная история», как ты там, анимка, ни рвись). «Мама, я погиб!» – что ей оставалось делать после слов таких? Ну да, только отдать всё… Ну а что тогда для себя?.. «Душа рвалась куда-то почтовым голубем, только кроме себя самой некому было адресовать послание…»

Сама о себе Вета, всю жизнь, несмотря на в/о, проработавшая секретарем, знает нехитрое: она «обыкновенная, никому не нужна – и пусть». И эта так называемая обыкновенная, оказавшаяся на внезапной пенсии, думает единственно об одном – надобна ль все ж кому-то на свете этом: надобна ль по-настоящему, а не по обязанности, не по долгу службы – иль, что страшней, чести. Она слишком поздно, быть может, размышляет о смысле всего сущего, перебирая, что же именно может «им», смыслом треклятым, явиться – или уже является: дети, внуки?.. Нет-нет! Нет. Нет. Вечный ад тех, кто способен творить лишь себе подобных, плоть от плоти своей: тех, кто не создает ничего, кроме живородящей материи… Ну да, она пишет порой «рассказики», складывает увиденное в тот самый гротескный пазл своей жизни, который, вероятно, уж никогда не сложится так, как мечталось. Мечталось, когда была одержимо – впервые – влюблена: вот же она, «репетиция любви»! Гала-концерта, увы, не случилось – ни тебе афиш, ни публики-дуры: в сухом остатке – «привычка свыше нам дана», ан счастье (читай = реализацию) заменить невозможно: единственная любовь Веты – та самая, совсем еще детская, к безымянному герою дачных танцулек…

Эта книга о том, что «жизнь наша, как чтение с листа, играется набело». Черновиков нет – ну а от суки-судьбы не укрыться букетом цветов, даже самым прекрасным, даже маковым… особенно если маки сии предназначены не тебе – или привиделись, как на грех, в танцующей на углях прозрения ностальжи… И потому – блоковское: «И, наконец, увидишь ты,/ Что счастья и не надо было,/ Что сей несбыточной мечты/ И на полжизни не хватило,/ Что через край перелилась/ Восторга творческого чаша,/ Что все уж не мое, а наше,/ И с миром утвердилась связь, –/ И только с нежною улыбкой/ Порою будешь вспоминать/ О детской той мечте, о зыбкой,/ Что счастием привыкли звать!..»

Очень ровная, так называемая немодная проза (а надо ль – «модную»? что за зверь?) – даже странно, что рыночные отношения издателя и автора позволили «Чтению с листа» быть изданным. Ибо книга Елены Холмогоровой априори относится к литературе «непродажной»: той, что пишется как на духу (это давно стало анахронизмом) – а значит, читается, как звучит. А звучит не иначе как гармонический фа мажор – с пониженной шестой ступенью, которая единственно и делает псевдопастораль – Реквиемом Мечте.