Суицид от отвращения

Геннадий Литвинцев. Молодым не ходи в Гуандун. Записки времен «опиумной войны».

– Подъем, 2017. – № 1.

Беллетристическое повествование, стилизованное под китайскую классическую прозу и выказывающее эрудицию автора в китайской истории, философии и литературе. Изящное – на очень тяжелую тему. Написанная от лица молодого китайца, отправившегося в провинцию Гуандун на заработки и нашедшего там свою судьбу, повесть не только отличается гармоничностью вербального строя, но и поднимает вечный, особо актуальный сейчас вопрос об отношениях Востока и Запада. Конфликт между Великобританией и Китаем становится личной трагедией героя и трагедией его родины. Действие происходит во время первой «опиумной войны» (18 марта 1839 года – 29 августа 1842 года). Конфликт развязала Великобритания, выступившая против империи Цин с целью навязать последней свои условия торговли, главным образом торговли опиумом, который Британия нелегально продавала Китаю в огромных количествах с конца XVIII века. К 1838 году опиумной наркомании были подвержены в Китае миллионы человек самых разных сословий – от высшего чиновничества до деклассированных элементов: страна теряла не только людей, но и моральный стержень. В повести фигурируют реальные исторические лица, участники этой трагической для Китая кампании, в частности чрезвычайный уполномоченный императора Линь Цзэсюй (трактовка его образа не отличается от существующей в исторических справках), выступавший против опиумной торговли, и генерал-лейтенант Генри Поттинджер – в нем герой-рассказчик видит квинтэссенцию западного образа мыслей. Считая себя аристократом и будучи верующим, Поттинджер совершенно не задумывается о том, что фактически руководит карательной экспедицией английского флота, в результате которой гибнут тысячи людей, и, добиваясь заключения крайне опасного для Поднебесной Нанкинского договора, на самом деле заключает союз с опиумной смертью, выгодный для одной стороны и губительный для другой.

Интересны в повести исторические штрихи и графически четко показаны черты китайской психологии, национального архетипа. В Китае существовала традиция самоубийства от нравственного отвращения. Нечто сходное мы находим в России, у чувашей: обманутый мог свершить суицид, полагая свой уход из жизни самым большим нравственным наказанием для обидчика. Но не менее сильной была в Китае и традиция ухода из жизни из-за позора. Самоубийства по этой причине до сих пор происходят, причем у разных народов, но, наверное, только в Китае они принимали такой массовый характер: «Англичанам в первый раз пришлось иметь дело с маньчжурскими воинами. И они были поражены как их боевыми качествами, так и готовностью принести себя в жертву, равнодушием к смерти. Будучи не в силах перенести позор поражения, маньчжуры лишали жизни жен и детей, а затем и самих себя... Позорной сдаче, выкупу или плену жители Чжэньцзяна предпочли добровольную смерть». Но историческая картина первой «опиумной войны» была бы слишком героической, если бы герой-рассказчик не признался, что другой городской округ, Янчжоу, «предпочел не сражаться с захватчиками, а откупиться полумиллионом серебряных долларов. Жителям богатого города не хотелось терять домов и амбаров, возможно, они хотели сберечь свой знаменитый на весь свет Храм желтой гортензии…». Здесь есть о чем подумать: собственность и храм – причина отступления от национального архетипа или он со временем начинает меняться, смягчая некоторые свои нравственные углы до овалов компромисса?

Рассыпанные по тексту крупицы китайской мудрости, часто парадоксальной для обычных европейцев, привлекут даже читателя, далекого от чтения беллетристики. Фактически повесть опирается на конфуцианские моральные ценности (общественные и государственные), однако рассказчику ближе Лао-цзы: внезапное решение героя поехать с братом в Гуандун разве не подчинение дао? Однако собственный путь привел его не к даосскому идеалу отшельничества и ухода от общественной жизни, а в самую гущу ее – в эпицентр войны. И разве не верна мудрая мысль: «Идти впереди великой армии – значит начинать обряд своих похорон»?

Самое ценное, на мой взгляд, в повести – это попытка героя, овладевшего английским языком, разобраться в психологии чужеземцев – европейцев: обычно Запад смотрит на Восток, изучая его, здесь происходит обратное. И вывод героя прост и точен: «Мы друг друга до сих пор считаем варварами – мы вас, а вы нас... Мы просто разные и пока не понимаем друг друга».

Причем это стремление не к интеллектуальному сближению Запада и Востока, которое позже обнаружится как «восточный след» в философии Шопенгауэра или подтолкнет в ХХ веке Хайдеггера к даосизму (как пишут биографы, он читал и Чжуан-цзы, и «Дао дэ цзин» Лао-цзы), а к простому, дружескому. Впрочем, сквозь каждую простую человеческую интенцию просвечивает метафизический источник. И не столь важно, знает о нем человек или не знает. Главное – сама потребность в человеческом сближении, сближении сердец... Ведь очень часто не понимают друг друга и люди, говорящие и пишущие даже на одном языке.