Игорь Яркевич
Памятник гуляет по ночам, разбивает фонари и целится в случайных прохожих из «калаша». Фото агентства «Москва»
При советской власти он тоже был памятник. Он был памятник Ленину и стоял всюду, где были площади. Он был памятник Пушкину и тоже стоял всюду, где были еще площади, свободные от памятников Ленину. Он был памятник другим знаковым персонажам советской идеологии и советской жизни и стоял везде, где были площади, на которых уже было неудобно ставить памятник Ленину или Пушкину, но где было можно поставить еще памятник.
После конца советской власти с ним сначала не знали, что делать. Потом уже знали. Сначала его хотели снести и обвязали веревкой за шею, чтобы снести, но потом решили оставить. Но что делать – все равно не знали. У него уже неловко было назначать свидания или встречи с друзьями, как при советской власти. Он уже не вписывался в постсоветскую жизнь. Поэтому его мазали зеленкой или какой-нибудь еще краской. У него отбивали разные его выступающие части. На нем писали неприличное слово. Его снова обвязывали веревкой за шею и снова пытались снести, но потом опять оставляли.
Потом о нем забыли. Подрастала молодежь, которой уже было все равно, чей это памятник и зачем он тут стоит.
Но потом его все-таки снесли.
Но потом привели в порядок и вернули снова.
Его не сразу вернули. Сначала должно было измениться время. Его снесли в демократическое время. Его вернули в патриотическое время. Русский социум должен был забыть свои демократические иллюзии и стать патриотом.
И тогда вернулся памятник.
Но это вернулся не только памятник. Это еще вернулась и духовная скрепа.
Памятник стал другим. Его увеличили в объеме. Он стал занимать больше места. Вокруг него изменилась площадь. После нынешних благоустройств на ней стало больше искусственных деревьев и скамеек.
Раньше к нему приходили люди. Теперь к нему стали приходить духовные скрепы. А если это были люди, то это все равно были не люди, а тоже духовные скрепы.
Духовные скрепы уже не давали подойти к памятнику людям, а давали подойти только другим духовным скрепам.
Памятник изменился. Он уже был не только Ленин или Пушкин – тем более Ленину уже памятников больше не ставили, а Пушкину ставили совсем редко. Он растекся во времени. Он стал теперь Владимир Креститель, Иван Грозный, император Николай II и маршал Жуков. У него теперь были не только кепка Ленина и бакенбарды Пушкина. У него появились усы Сталина, борода Ивана Грозного, крест Владимира Крестителя и автомат Калашникова.
Еще памятник стал ходить по ночам.
Он пугает ночных прохожих и автомобилистов – грозит им крестом и целится в них из автомата. Оставляет следы на асфальте. Задевает дома. Гоняется за собаками, кошками и ленивыми московскими голубями. Пристает к полиции и ночным жителям – строительным рабочим и проституткам.
Еще он играет с другими памятниками. Он приближается к ним на близкое расстояние, кидает в них городской мусор и сразу же от них убегает.
Ему нравятся новые парки – открытый после долгой реконструкции парк Горького и парк «Зарядье».
Памятнику нравится там играть. В парке «Зарядье» памятник, когда играл, затоптал декоративные растения и разбил крестом купол, а в парке Горького – фонтан.
Еще он подглядывает в окна первых этажей. Он отгибает на них решетки и бросает им в форточки газеты и разную рекламу. Иногда у него получается дотянуться и до окон вторых этажей.
Памятники не едят. Но этот памятник ест. Поскольку он патриот и духовная скрепа, то он ест еду формата «импортозамещение». По ночам он заходит в супермаркеты и продуктовые магазины, пугает охрану и жадно ест все, что произвели русские фермеры и агропромышленные холдинги. Русский сыр ему не нравится, он пахнет стружкой и хлоркой, к тому же невкусный, но памятник его все равно ест.
Больше всего ему нравятся классические советские консервы – сгущенка, шпроты, говядина.
Памятник ест их вместе с консервными банками.
К нему сложное отношение в городе. Одни его любят, другие боятся. Одни его называют чудовищем патриотизма и знаком сползания в пропасть мрачных теней СССР. Другие – гордостью Москвы и началом новой эпохи. Эпохи расцвета России. Эпохи полноправного вхождения России в мировую элиту развитых стран.
Жители близлежащих домов с пониманием относятся к тому, что памятник уходит по ночам. В центре Москвы – сложная ситуация. По центру ударили санкции Запада, падение цен на нефть и повышение курса доллара. В центре Москвы стало уже невозможно продавать или сдавать квартиры – слишком дорого. Московское правительство не может давить на москвичей в центре Москвы. Они не хотят снижать цены на недвижимость. Они ждут, когда снова появятся те, кто будет покупать и снимать их квартиры. Но такие появятся теперь уже не скоро. Поэтому центр Москвы стремительно пустеет. В центре – плохая экология, поскольку все движение Москвы идет через центр. В центре стало тоскливо, темно и неуютно. И не только детям – памятникам тоже.
Поэтому памятник гуляет по ночам не просто так. Возможно, он ищет другой памятник, которому он мог бы продать свою площадку в центре, а сам потом переедет из центра куда-нибудь подальше от центра, возможно, даже в ближнее Подмосковье, где лучше экология и не такие высокие цены, да и вообще как-то поживее.
Памятник стоит один. Памятник скучает. К нему пришли только в день открытия. Пришли журналисты центральных СМИ. Они назвали памятник духовной скрепой и символом новой России, а потом быстро ушли.
На следующий день к памятнику пришли либералы и постмодернисты. Они назвали памятник воплощением патриотического мракобесия, сплюнули и тоже быстро ушли.
Потом к нему пришла радикальная молодежь, хотела чем-то в него кинуть, но вдруг потеряла к памятнику интерес и тоже быстро ушла.
Больше к памятнику никто не приходит.
Жителям близлежащих домов жалко памятник. Они видят, как ему одиноко, и хотят, чтобы ему было повеселее. Они приносят ему игрушки. Приносят ему цветы. Гуляют возле него с собаками. Иногда моют памятник. Иногда просто с ним разговаривают – чтобы памятник не грустил. Они хотят его убедить, что скоро все изменится. Памятник перестанут называть духовной скрепой и символом мракобесия. К нему станут относиться как к городскому интерьеру. К нему снова придут патриоты. Придут и либералы. Придут и все другие. И никто больше не захочет его обидеть и чем-нибудь в него кинуть.
Но памятник им не верит.
Он, как памятник Дон Гуана, по-прежнему гуляет по ночам, разбивает крестом Владимира фонари и целится в случайных прохожих из «калаша».
