Зритель почему-то обязательно зашиблен шедевром... Рембрандт Харменс ван Рейн. Андромеда. Ок. 1629. Королевская художественная галерея Маурицхёйс, Гаага |
Саймон Шама более писатель, чем ученый, и более коммерсант, чем историк искусства («А что вы хотите – в наш век ТВ и интернетовской алчбы?» – резонно возразил бы нам Шама). Он и книгу посвящает своему телеменеджеру – Клэр Бивен, без которой «телевидение – и жизнь были бы гораздо скучней».
Так вот о веселье. Если Эйзенштейн говорил, что в музеи надо ходить по ночам и одному, то Шама явно за то, чтобы дружной компанией, в бронежилете и каске:
«У великого искусства ужасные манеры. Благоговейная тишина музейных залов может ввести вас в заблуждение, внушив мысль, что шедевры живописи – это нечто изысканное и деликатное, это зрительные образы, которые умиротворяют вас… На самом же деле они сущие бандиты. Великие полотна коварно и безжалостно вцепляются в вас мертвой хваткой, выбивают почву у вас из-под ног и одним махом переворачивают ваше мировосприятие с ног на голову».
Собственно, эта великолепная книга – о классике как о бомбе и провокации. Выходит (и чертовски справедливо!), что она круче любого авангарда. Один уже покойный ныне классик ответственно, хоть и не без красного словца говорил, что в самом радикальном модернизме нет такой фигуры, которой бы не было в риторическом репертуаре древних греков. Шама такого же мнения.
«Глаза Рембрандта» идеально подошли бы для серии «ЖЗЛ», – но это не практическое исследование, равно как «Сила искусства» – не теория. Последняя – серия очерков о самых разных художниках – от Караваджо до Ротко. Для знакомства с живописью – идеальное чтение. Если же говорить об аудитории подготовленной, то возникает несколько вопросов.
Саймон Шама. Глаза Рембрандта/ Пер. с англ. В. Ахтырской. – СПб.: Азбука-Аттикус, 2017. – 960 с. |
Изнуренный агрессивностью классического искусства, Шама несколько фобиален. Его любимое слово «клаустрофия», которая неминуемо охватывает зрителя при виде знаменитых картин. Последний почему-то обязательно зашиблен шедевром, как зазевавшийся прохожий в толпе. Необыкновенный знаток Рембранта и его времени, голландской истории, нравов и всяческих культурологических тонкостей, столь почитаемых сегодня, Шама – прирожденный эротик, не зря ему удается так тонко и интересно проанализировать наготу у Рембрандта (я уж не говорю об стилистических протуберанцах вроде:
«И от гуашей Тёрнера исходит легкое, но несомненное эротическое амбре!»
Трудно поверить, что он не видит разницы между историей искусства и историей людей. «Я помню чудное мгновенье…» говорит не Пушкин, а лирический субъект, вполне самостоятельное лицо, не равное ни Пушкину, ни читателю, ни даже Бендеру, присвоившему эти строки в известном романе. Так и с Рембрандтом.
Он действительно загадка (если не издевка над нами). Жизни не хватит, чтобы даже по первому разу прочесть все, что о нем написано. Тогда тем более удивительно, что к большинству его работ мы просто не можем подступиться, и наше понимание их такая же редкость, как лошадь на улицах Венеции.
Уверен, благодаря Шаме начнем.