Здесь вам не Ливерпуль

Стиль – он и есть стиль. Александр Трифонов. Гитарист

* * *

Итак – Дюк Эллингтон... Журнал «Америка» на русском языке стал в СССР сенсацией своим первым же выпуском – яркий, выполненный великолепной полиграфией: от массовой продукции «Союзпечати», горами разложенной в киосках, он отличался бы как жар-птица от дворового воробья, окажись там журнал. Только здесь путь его к читателю был не короче, чем от самой Америки. Из спецхрана ЦК журнал попадал в его экспедиции и оттуда по особому списку рассылался в закрытые фонды некоторых центральных библиотек, естественно, в первую очередь – Ленинки, завозился цековскими экспедиторами определенным адресатам. Оказываясь у «руководящих товарищей», выпуски затем путешествовали уже из рук в руки, дальше – к директорам «полезных» учреждений, подобных знаменитой «сотой» секции ГУМа и нескольких столичных гастрономов, ну и тому подобного...

Привез его из Москвы отец по моей просьбе, кажется, в тот же месяц, что вышел первый «русский» номер – благо, так кстати случилась его служебная командировка... Как журнал добыл он, мне неведомо, но вот – я держу этот выпуск в руках, он у меня, солдата второго года службы в воинской части при Ленинградской военной академии связи!

До сих пор перед глазами центральный, кажется, разворот журнала: у пианино чернокожий музыкант, он склонился над инструментом, и над клавишами в полете множество размытых абрисов его рук, и подпись: «Дюк Эллингтон растворяется в своих политональных гаммах»...

Отец приехал!..

Здесь мне приходит на память рассказ Олега Лундстрема: много лет спустя мне выпало счастье встретить его у себя дома в Лос-Анджелесе. Участвовал в нашей беседе и живущий давно в Лос-Анджелесе мой добрый друг Леша Зубов, саксофонист, чья творческая биография включает в себя и несколько лет работы в джазе Олега Лундстрема. Гость вспоминал, и Зубов дополнял его рассказ своими репликами – получался совершенно замечательный дуэт рассказчиков.

– Мне было 18 лет, когда я увлекся джазом, – неторопливо говорил Лундстрем. – Появился Дюк Эллингтон, но его в те годы никто не знал. Тогда были совершенно другие оркестры популярны – какой-нибудь Ломбардо, Тэд Льюис, у которых главным было шоу, шутки, и так, немножко – джаза. И тут я пластинку купил. Вдруг меня ошеломило – что такое?! Ноты все те же, а звучит музыка по-другому... Интересно, думаю, что за оркестр никому не известный? Написано – «Дюк Эллингтон». Я – к продавцу: а еще есть его пластинки? Он перебрал стопки и говорит: нет, только эта одна. Вот она у меня и до сих пор дома хранится, ее уже снимали на телевидении. На пластинке по-английски написано «D.O. Southland» и по-китайски иероглифами что-то. Печатали пластинку в Шанхае, между прочим. Так я увлекся джазом – и прежде всего Эллингтоном...

Стиляги?

Тогдашних «штатников», помню, фельетонисты обзывали стилягами – так было удобнее... А ведь это были две независимые субкультуры – существовали они параллельно, и здесь я позволю себе экскурс в те годы и к той молодежи. Вспомнить же все это побудил меня недавно виденный фильм – он как раз об этом: отчасти из тех «лабухов» пришли самые первые стиляги. А сколько спекуляций – от карикатур в советских газетах и того же «Крокодила» до издевательских реприз популярных конферансье тех лет!

Была карикатура Ефимова, кажется, «Папина «Победа» – из распахнутой дверцы автомобиля, бывшего тогда признаком высокого положения владельца, вываливается расхристанный и, очевидно, пьяный, ярко одетый пижон – по всем признакам стиляга и поклонник растленного Запада, с его джазом: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст!»...

Не могу отказать себе в удовольствии привести из советской прессы тех лет выдержки такого рода:

Жора с Фифой на досуге

Лихо пляшут буги-вуги.

Этот танец безобразный

Служит моде буржуазной!

– это из тогдашнего «Крокодила»… Или вот:

... Шел по привычке 

к ресторану,

Где вечера он проводил...

Заморский галстук с обезьяной

Болтался на его груди.

А где-то строились заводы,

В мартенах закипала сталь,

И «нет!» моральному уроду

Наш трудовой народ сказал,

Подняв единодушно руки:

– Здесь вам не город 

Ливерпуль!..

И резал узенькие брюки

Ему на улице патруль...

Господи, хорошо-то как! – и пусть меня привлекут к ответу адвокаты автора стихов за перепечатку... Ведь и правда резали – сам тому свидетель!

А термин «стиляга», рассказала заметка в Интернете – на нее случайно вывел меня поиск истока этого слова, – относится к концу 1940-х годов. Не исключено, говорится там, что «пришел термин из языка джазистов, музыкантов. «Стилять» (англ. steal – воровать либо англ. style – стиль) – у исполнителей джаза означало играть в чужом стиле, кого-то копировать, отсюда выражение «стилягу дует» – это о саксофонисте, который играет в заимствованной манере. И соответственно термин переносился на самого исполнителя – «стиляга».

Естественно, прочитав это, я сразу обратился к Зубову: Леша, так ли? – он только рассмеялся: «Чепуха!» – здесь ему я доверяю много больше, нежели интернетовским «этимологам»... Стиль – он и есть стиль.

А сегодня есть и другое: фильм «Стиляги» добрый и даже в чем-то сочувственный – его случилось мне смотреть много недель спустя появления ленты на экранах. И тем более, много десятилетий спустя в нем отображенного года 1957-го: режиссер Валерий Тодоровский оставил для наших общих друзей в Лос-Анджелесе кассету…

Мюзикл – он и есть мюзикл, тем более «фарс», что значилось в титрах фильма, и сценарист его совсем не обязан был следовать буквально правде выбранного им сюжета, только здесь я не о том. Доверь мне сам Тодоровский отозваться для прессы о его фильме, а тем более в частном разговоре с ним, при самом добром моем отношении, одним упреком и одним замечанием я не обошелся бы. Пока не случилось, вот я и размышляю наедине с собой...

В адрес костюмеров, к примеру, – это самое легкое: и одеты не так: где удвоенного размера – за счет подложенной ваты – плечи пиджаков? И почему туфли остроносые, а не на толстом каучуке (на худой конец – на микропорке – «манной каше»)? Остроносые и правда были поначалу, с конца 40-х и до самого начала 

50-х, да и ладно – мелочь это на фоне остального... Но и режиссеру заметил бы: и танцуют не так, и сленг не тот, и волосы на голове взбиты в кок не так... Да только есть ли до того дело нынешнему зрителю, а то, что мелодрама, – так и совсем хорошо!

Мне было любопытно, а местами даже и в кайф, как выразился бы я тогда, смотреть фильм, потому что ведь было такое! – и фарцовщики джазовыми заграничными пластинками, и статьи погромные в «Правде», и все остальное, с тем связанное. И «хиляли» мы, «центровые» москвичи, то есть проживавшие в пределах Садового, а лучше – Бульварного кольца, по «Бродвею», то бишь по улице Горького. Это там однажды вечером мимо нас прошел, глядя поверх голов и постукивая тростью по асфальту тротуара, живший неподалеку... сам Александр Николаевич Вертинский! – я глазам своим не верил.

Да только значит ли все это, что и сами мы, тогдашние поклонники джаза, такими были: вот и вспомним булгаковскую фразу: «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!». Еще лучше: полная лажа! – сказал бы неделикатный свидетель той поры, посмотрев фильм. А я промолчу, потому что сегодня, повторюсь, – не о том. Даже совсем не о том...

Это после пришел рок-н-ролл, (не удержусь заметить – мелочь, конечно, – но ведь и джинсы, вопреки усилиям костюмеров фильма, пришли к нам лет через 10 после...), и была уже другая эра. И мы были другими.  

Лос-Анджелес, США