С точки зрения вечности
бессознательное есть роман «Преступление и наказание», написанный бессознательным преступником, превратившимся в сознательного Достоевского. Александр Трифонов. Раскольников |
В глазах других
Каждый великий писатель оказывается живым в глазах других, потому что глаза всех без исключения людей, живших когда-то на свете, живущих сейчас и которые будут жить, и есть ты в глазах других, которые вездесущи, всезнаемы, эротичны и демократичны, они под копирку создают солнце и планеты, атомы и электроны, буквы и цифры, себе подобных существ, замыкая вечность в кольцо осмысленности великих художественных произведений, которые и есть душа человека, выраженная только в слове, но не в твоих глазах, потому что твое тело исчезло, а в глазах других. Проще говоря, в глазах Бога.
Бессознательное
При разговоре о бессознательном в голове возникает туман. Как это – действовать без сознания? Это, по-видимому, относится к другому человеку, поскольку в его центр управления мы проникнуть не можем, а он совершает какие-то действия без нашего знания. У него есть свое знание, о котором мы не знаем, но хотим знать. Но в конечном итоге все самое затуманенное бессознательное выражается в словах, и никак иначе. И с точки зрения вечности бессознательное есть роман «Преступление и наказание», написанный бессознательным преступником, превратившимся в сознательного Достоевского. Бессознательное – это непрочитанное и тем более ненаписанное. Иными словами, бессознательного не существует.
Не привлекать внимание
В бессовестности и грубости большинства не стоит сомневаться и не нужно им показывать свое достоинство, пусть они тебя считают сереньким, таким же, как они. Это позволит тебе заниматься своим творчеством тихо, не привлекая к себе внимания. Пусть это внимание привлекают к себе обвешенные орденами и должностями временщики, к телам которых толпе доступа нет, ибо эти гордецы ездят с тройной охраной в бронированных автомобилях и общаются с «любимым народом» только по телевизору.
Нельзя и можно
Сначала нужно упасть, но нельзя, потому что нельзя будет подняться. Вот тут при этом «нельзя» хоть стой, хоть падай! Иными словами, для начала нужно все запретить. Вот только ты захотел что-то сделать, а зажигается тут же табличка «нельзя», даже подумать об этом «нельзя» нельзя, потому что человек думающий есть наипервейший враг повсеместного внедрения всеобщего «нельзя» и других всевозможных «нельзя», которые подтверждают «нельзя» для правильного применения нормы «нельзя». В общем, мы вступили в эпоху тотального «нельзя». Но мы хитры и опытны, мы знаем, что за эпохой «нельзя» следует эпоха «можно».
После
Человек является и исчезает в бесконечном множестве, как листья на деревьях. Медик со скальпелем не различает индивидуальности, все тела для него сделаны под копирку. Душа же, выраженная в слове, ибо иной формы души нет, индивидуальна, личностна. Живое существо, находящееся само в себе, ощущающее себя, сознающее себя, не есть еще личность, хотя само себя таковой может считать. При жизни. Эту сноску нужно постоянно помнить. Душа расцветает в слове только после жизни тела, генерировавшего эту душу на чистый лист бумаги. Это объясняется недоверием современников к живущему, к живому, потому что он такой же, как мы, поэтому не может быть гением.
Смысл
Случается, напишешь не то, что хотел, а это именно всегда так и получается, потому что одно дело задумывать, а другое дело – записывать, это совершенно разные вещи, вот и не правишь неправильное, а идешь дальше, в конец тупика, как бы говоря себе этим, что все написанное обретет иной смысл, если уметь городить огород из неправильностей, и находить выход из любого тупика, потому что все в конце концов потом приведет тебя к художественной удаче. Спустя время, перечитывая написанное, вдруг понимаешь, что извлек глубокий смысл из вроде бы бессмыслицы.
Записанное
Непременным условием хорошего настроения считаю умение увидеть положительные черты даже в самом плохом явлении, или, что более весомо, ни устно, ни письменно не откликаться на «язвы нашего времени». Уверен, что и твое настроение и настроение окружающих заметно улучшится. А «язвы» и активные носители их (они рады, что их имена на устах у всех) без рекламы исчезнут, поскольку то, что не записано, не существует.