Все писали, и я писал

Пригов – это, считают некоторые, Данте сегодня. Андреа дель Кастаньо. Данте на фреске виллы Кардуччо. 1450. Галерея Уффици

Время идет, и чем дальше мы от живого Дмитрия Александровича Пригова, тем больше и масштабнее выглядят его фигура и творчество в истории современного русского искусства. Важная оговорка – лично нам литература Пригова не очень близка, но это не мешает нам сказать, а главное – видеть то, что мы только что сформулировали. Особенно это чувствуется сейчас, когда российская «птица-тройка» сделала очередной круг и мы снова очутились в обстановке, чем-то напоминающей то время, когда создавались самые известные произведения ДАП, а именно середину и конец 1970–1980-х годов.

Всего около двух лет прошло с момента выхода первого тома его «Неполного собрания сочинений», а уже кажутся достаточно уместными и «академический» размер тома (два года назад так не казалось), и серьезные аналитические статьи в нем, хотя гройсовское сравнение Пригова с Данте, приведенное в предисловии, по-прежнему выглядит не то ненужным преувеличением, не то сознательным эпатажем, кстати, идущим вразрез с самим представлением художника о себе и его ироническим «Автопортретом в лавровом венке», приведенном в начале книги.

Впрочем, предоставим слово герою статьи, тем более, как это часто бывает с современными художниками, слушать их объяснения к своим работам бывает гораздо интереснее рассматривания работ без объяснений… В своем интервью автору этой заметки в 2005 году ДАП сказал: «Концептуализм – это некий режиссер, который выводит на сцену разных героев, и его-то самого на сцене физически нет – но он в каждой точке, где эти герои соединяются, ссорятся или расходятся – он-то как раз и есть самый главный. Но физически его на сцене как будто бы и нет. Вот это и есть, собственно говоря, концептуализм. В концептуализме автор в тексте и не присутствует даже… Он берет готовые куски, вводит их, сталкивает стилистики, пишет от чужого имени, работает с какими-то поп-героями, которые вообще-то существуют и без него…»

И вот, просматривая недавно вышедший том «Москвы» московской ночью 16-го года, мы вдруг поняли… как бы это сказать… Даже не величину, это все относительно, а истинную роль человека, с которым несколько раз говорили по телефону такой же ночью середины нулевых годов и которого потом несколько раз видели в разных местах Москвы – то за столиком шумного ночного клуба на Никитской, то у ограды библиотеки имени Гоголя, то вдруг ловящего такси в его родном Беляеве… Это был не шут, тем более не паяц, ловко играющий на интересах публики (что греха таить, так считают некоторые), не только немаленький художник, но – банальные слова – оригинальный мыслитель, философ, новатор, прикрывающий свою оригинальность маской шута.

Дмитрий Александрович Пригов. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2. Москва. – М.: Новое литературное обозрение, 2016. – 952 с.

Кстати, похожее ощущение возникло у нас на прошедшей не так давно в Московском музее современного искусства большой выставке Мамышева-Монро, человека эстетически близкого к Пригову, не зря они участвовали в перформансах друг друга – это не шут, это философ под маской шута…

Зачем же под маской? Ну, например, затем, что роль «большого русского писателя» надоела и затерта до дыр, и вместо былого уважения часто вызывает иронию и даже раздражение… Происходит это то ли благодаря усилиям ТВ (моральные авторитеты для нынешних властей опасны), то ли из-за серьезно изменившейся за последние 25 лет так называемой системы ценностей в обществе, не побоимся этого слова, ее псевдоамериканского, предельного (и убогого) прагматизма. В этой системе ценностей Великий Русский Писатель, роняющий слова в бороду и далее в микрофон, выглядит голливудским персонажем, то есть просто смешно.

А вот «шут», «юродивый», слегка безумный, веселый, временами злой – очень даже уместен. Не только шут и юродивый, конечно, но и они тоже.

Центральным текстом тома, по мысли издателя, является роман ДАП «Живите в Москве», все остальные тексты должны как бы вращаться вокруг него; однако в оглавлении он стоит последним, и это не случайно – Пригов все таки прежде всего поэт, поэтому главными текстами в книге являются, на наш взгляд, стихотворные циклы, начиная со знаменитого «Милицанер и другие» (1978), «Москва и Москвичи» (1982), «Образ Рейгана в советской литературе» (1983) и кончая, например, поздними и не так хорошо известными «Хорошо иметь много денег» (2007) или «Родимое Беляево» (2007).

Причем что нас удивило и было новостью: оказывается, Дмитрий Алексаныч отлично владел так называемым классическим стихом, в книге приведены доконцептуалистские стихи из сборников «Из ахматовско-пастернаковско-заболоцко-мандельштамовского компота» начала 1970-х годов, пародирующие в 1973 году (!) тогдашнее повальное увлечение поэзией Серебряного века. Хотя сам Пригов всерьез к этим стихам не относился. «Все писали, и я писал», – скажет он в одном из интервью и назовет эти стихи «компотом непонятного свойства». Но, читая их, мы вспомнили много раз слышанные обвинения в адрес Пригова и других московских концептуалистов: «Да они просто не умели писать нормально!..»

Умели, будьте уверены.

В этом же интервью (Сергею Шаповалу) Пригов коснется одной из самых любопытных сторон своей, как говорят, творческой лаборатории. «Количественной стороны поэзии» – так скажет он. Он касался этого и в разговоре с нами.

«Каждый вечер я должен рисовать один рисунок», – сказал он.

«И вот перед нами результат – то, что как-то не вяжется с тем образом «юродивого», который видели и лично знавшие Дмитрия Алексаныча, и посторонние – тома по 1000 страниц.

Стесненные газетным форматом, мы не будем в этой заметке касаться той «метафизики» Москвы, которую приводит и предлагает Пригов («где нет Москвы, там нет ничего»); города-лабиринта, города-вселенной. Мы эту метафизику, разумеется, тоже видим и чувствуем, но ДАП она завораживает – нам не нравится. Кроме того, в ней нет особенной уникальности, такое же ощущение возникало у нас, например, в Бангкоке – обычный азиатский мегаполис, сверхгород, сверхмуравейник… Для искусства и политики – это плодотворно, для частной жизни, тихой, как у карася в пруду, просто для обычной жизни горожанина – нет. Мягко говоря, нет…

В заключение нашей небольшой заметки несколько слов ingeneral. Как правило, авангард, как любое искусство, но только много более отчетливо сигнализирует о глобальных переменах в общественной жизни. Как, например, Малевич еще в 1915 году своим «Черным квадратом» невольно предсказал ужасы ХХ века, конец русской классической культуры и связанного с ней мифа, так, возможно, Пригов и другие московские концептуалисты еще в конце 1970-х предсказали конец мифа советского и постсоветского и шире – русского имперского вообще. И, увы, соединенной с этим мифом культуры – в какой-то части все еще связанной с культурой дореволюционной России.

Однако, как говорится, здесь есть повод для умеренного оптимизма. Россия середины XIX – начала ХХ века, времени своего культурного расцвета, конечно же, не равняется Российской империи и к «имперскому мифу», слава богу, не сводима – это часть культуры европейской и общемировой. Грубо говоря, Лев Толстой, Чехов и Кандинский рифмуются скорее с Бальзаком, Прустом и Мондрианом, чем с Александром III, Николаем II и Лениным, например. И тогда – ура! – элитарные русская классическая и авангардные традиции вовсе не исчерпаны, не обречены на замещение массовой (мягче – «народной») культурой, как предполагали московские концептуалисты и, в частности, замечательный московский поэт, писатель и художник Дмитрий Александрович Пригов…