Точка в сердце

Фантасмагория Анатолия Фоменко вполне корреспондирует с текстами автора. Иллюстрация из книги

Много лет я знаком с поэтом Риммой Чернавиной. Если мне не изменяет память, впервые я ее встретил в кабинете заведующего отделом поэзии журнала «Новый мир» Евгения Винокурова. Тогда состоялся яркий дебют Риммы в журнале – короткая поэма «Путешествие дерева вместе с корнями». Запомнилось, что корни давали жизнь и давали несвободу. Публикация верлибров в советское время было равносильно полету на Марс.

В 2008 году Римма Чернавина опубликовала гигантский стихотворный том «Сивилла Космическая 1», внешне поражавший своей помпезностью: книга с ляссе, иллюстрации Михаила Шемякина, в подарочном футляре.

И вот только что появился другой том, под стать первому – роскошнейшее издание «Вспять к восхождению. Сивилла Космическая 2», отпечатанное в Латвии. Внешне это монументальная коробка алого цвета, с крепкими крышками переплета, из которого притягательно выныривает розовый обрез. Специальная стограммовая бумага с прихотливым оттенком, словно кора диковинного дерева, вся – в телеграфных символах кратких стихов, хотя встречаются и длинные верлибры, даже поэмы. Необычность сооружения подчеркивают фантасмагоричные черно-белые иллюстрации (числом около 30), автором которых является академик РАН, профессор МГУ, доктор физико-математических наук Анатолий Фоменко, перу которого принадлежит и вдумчивое предисловие ко всей этой книге «Стихи и геометрия на плоскости времени». Дополняет его предисловие редактора, критика и филолога Данилы Давыдова. На контртитуле – тонально совпадающий с иллюстрациями великолепный портрет автора.

Описывать иллюстрации сложновато. При всей жесткой структуре изображенных предметов (космических объектов, панцирей, раковин моллюсков, а то и вовсе непонятных существ) они вполне корреспондируют с текстами.

Собственно стихотворная часть состоит из пяти разделов: «Алеутская депрессия», «Подмены, в пустынном времени», «Mother Russia – Маза Раша» и «Синдром любви». Даты написания стихотворений отсутствуют. Понимается, что собраны они как минимум с 90-х по наше время. По сути и по настроению – это лирический дневник автора, где есть и публицистические нотки. По прочтении остается стойкое послевкусие Зазеркалья – любимой страны Риммы Чернавиной.

Вот, например, стихотворение, служащее эпиграфом ко всей книге, озаглавленное, как и вся книга, «Вспять к восхождению» и размещенное на авантитуле:

Римма Чернавина. Вспять к восхождению. Сивилла Космическая 2. – М.: 2015. – 352 с.

Стол деревянный врастает 

в землю

Зазеленел

Устаревший стал 

на четвереньки

Вот из первого раздела:

Женщина, идущая 

по тротуару, остановилась,

прикрыв один глаз рукой,

разросшаяся голая ветка, 

очевидно, задела ей веко

женщина несколько мгновений 

стоит в неподвижности

затем с силой обламывает

ветку…

Из второго:

Я видела

как у молодой женщины

выползла маленькая 

перепуганная улитка

Из третьего:

Длилось нескончаемое 

одиночество

разбиваемое

мелкими единичными 

вкраплениями

Из четвертого:

Когда сердца берут приступом

Сами собой

Выстраиваются баррикады

Из пятого:

Возвращение

Какая-то правдивая неправда

какое-то горьковатое 

успокоение

какой-то совместный 

немыслимый полет

И завершающее книгу 

стихотворение:

Жизнь в точке

точка –

в сердце

Один раз я осилил эту книгу во всей ее полноте. Выискивая цитаты, несколько раз перелистал. Нескучное, я вам доложу, занятие разбирать мозаику и снова собирать пазлы. Кроме того, убедился, что любое цитирование ущербно, поскольку все равно не дает полного представления об объекте. Ведь выбираются наиболее краткие стихотворения, наиболее отчетливые.

Вот, скажем, запомнилось:

Россия-матушка – туманный 

Альбион

* * *

Мы тщимся

но судьба

запирает нас на замок

* * *

Уходит время

и нет примет

времени

* * *

Окурок,

летящий из окна машины –

горячая точка

Минимализм в действии. Это вроде того, что подошли к огромному зеркалу, отражавшему околокипящую жизнь во всей полноте, бросили в него камень; зеркало разбилось, и, собирая осколки, сейчас мы пытаемся разглядеть в множестве отражений прежнюю полноту.

Анатолий Фоменко, разбирая творчество Чернавиной, сослался в своем предисловии последовательно на Аристотеля, Пифагора и Давида Гилберта. И нельзя с ним не согласиться: «Поэзия рождает геометрические образы, а образы и ритм стиха порождают музыку… Поэтический образ обладает большой силой убеждения. Знаменитый математик Давид Гилберт утверждал, что наглядное понимание – это большая доказательная сила. Образы, рождаемые поэзией Риммы Чернавиной, дают такое наглядное понимание».

Я бы добавил, что при всей внешней рассудочности это не «головная», умственная поэзия. Окончательную точку в рассуждениях всегда ставит сердце. И точка ставится прямо в сердце, делая его главным и окончательным собеседником.

А размышления редактора Данилы Давыдова я бы воспроизвел целиком, и жаль, что по техническим причинам не могу это осуществить. И, отсылая читателя непосредственно к книге, приведу только следующее: «Поэзия Риммы Чернавиной являет собой нечастое в словесном искусстве качество: способность произносить и доносить максимально разорванные, казалось бы, смыслы, создавая на более высоком уровне новую гармонию.

Перетекание внутренней и внешней речи друг в друга, соединение гротеска, сарказма – и внимание к выхваченным из жизненного потока деталям реальности, способность порождать удивительно емкий, мгновенно запоминаемый образ самыми что ни на есть минималистическими средствами (вплоть до одностроков, «текстов-вспышек» и даже взятых изолированно словосочетаний, являющих собой целостную метафору)…»

Мне же думается, что мгновения реальности, ставшие для Риммы Чернавиной мгновениями ее жизни, возвращаются обогащенными языковой обработкой, драгоценностями для подготовленного и внимательного читателя. И я опять готов повторить за редактором, что подобное чудо автору удалось в полной мере.