Бегство с ковчега

Это могло произойти в любом провинциальном городе. Фото Андрея Щербака-Жукова

В предисловии Алексей Коровашко сравнивает героев Абузярова с персонажами «Песни льда и пламени», известными по довольно брутальному сериалу «Игра престолов». Они полностью вымышлены, но действуют в условной логике Средневековья. Язык, «именослов» напоминает молодежный жаргон «Заводного апельсина» Энтони Берджеса. Место обитания героев – Нижний Хутор, сюрреалистический Нижний Новгород. Но полускрытое название здесь не шифровка, а расширение, события, разглядываемые автором, условия, которыми они обставлены, могут происходить в любом российском провинциальном городе.

Дом, похожий на утюг или корабль, в престижном районе Нижнего Хутора заселяют разные люди. В основном Абузяров недоволен их мещанскими потребностями, однако дело оборачивается гораздо хуже. Вот Пертти, он выглядел старше своих 49 и «чувствовал, что разлагается изнутри… Что тело превратилось в помойку… И простыни липкие, словно они варятся в баке, кипят, тлеют вместе с торфяным огнем, как на болоте, и потому пахнет от них бомжатником». Мы опустили здесь некоторые особенно острые физиологизмы, и без них понятно, что внешняя оболочка героя разрушается. Как и внутреннее содержание. Лежа на вот этих своих простынях, Пертти слышит звуки альковной сцены сантехника Каакко и его, Пертти, жены, и думает про себя: «Молодец, сынок. Зажимай ее крепче, чтобы она смогла разродиться новым потомством. Спасибо, спасибо тебе». Здесь не просто смакуется картина полного упадка личности, человеческая воля здесь не только побеждена и отсутствует, остатки ее направлены на мазохистское саморазрушение, что, конечно, приводит к физической смерти героя.

Повествование ведется от имени рассказчика: «Я часто думаю о своих соседях…» Рассказчик является частью среды: «Я и сам порой готов заплакать в темноте. От безысходности» и одновременно возвышается над ней, наблюдает. Чем больше всматривается, тем острее желание заплакать. В доме холодно, одному из героев кажется, что «весь мир вокруг – холодильник». Вокруг дома скверно: «власти» сливают в реку «тухлую теплую жижу». Дом, который называют «кораблем», словно Ноев ковчег без праведника; или Ной рассказчик? Кафе в цоколе, названное «Спасательная шлюпка», «будто подбирает всех тварей, вывалившихся за борт». И сам Нижний Хутор – город, «где люди встречаются, сходятся, расходятся и даже разводятся исключительно на мусорных тусовках». Деловые встречи назначают у мусорных куч, бизнес основан на мусоре. «Гуляют вечером с собаками, детьми и мусором. Влюбленные встречаются, неся в руках цветы и бытовые отходы. Заполошные домохозяйки выбегают за маслом, хлебом и водкой, непременно прихватывая с собой черные мусорные пакеты». Эпизодический герой гадает: «К какому из адских кругов ближе заречная часть Нижнего Хутора?». Персонажи полны тоски и отвращения. Мусор освещает «подтаявшее, как ледышка, финское солнце». Но оно бессильно: жители «из зловещего мрака подъезда выходят в непроглядную тьму ночной улицы».

Фотографа зовут Фотти, неразлучную парочку – Варенники и Энники, лишь в имени писателя можно увидеть фантазию, его имя – Оверьмне. Это отдает инфантилизмом, но легкий дискомфорт быстро растворяется. Местный гитарист – правильно, его имя Рокси, и его альбом называется «ПРОРОКЪ» – герой, которому одному отдана некоторая симпатия автора. «Он единственный, кто не просит ни цветка любви, ни цветка богатства, ни цветка вдохновения. Потому что Рокси бередит рану внутри себя. И даже глубоко раненный, он предпочитает сражаться, полагаясь лишь на собственные силы», – говорит травница Ювенале. Песнь Рокси – это особая тема даже для сюрреалистического текста. «Я увидел, и мне стало жутко, – по-библейски начинает певец. – Я побежал от вас, ревность-алчность-зависть-злоба, сразу во всех направлениях… Я проваливаюсь от стыда в канализационные люки и барахтаюсь в этих стоках… пока не достигну… места, где реки времени пересыхают… нет ни воды, ни земли, только мрак да пустыня. Там души умерших превратились в тварей ползучих и гадов…» и т.д. И не захочешь, а вспомнишь, например, Лотреамона, с его лягушками и осьминогами, самумом пустыни, всем гнойным, бессонным, тюленеобразным, копошащимся в сознании писателя, несущегося по склону небытия… На первый взгляд Рокси страшен: «Из-за отсутствия ванны и должного ухода Рокси порой выглядел неряшливо. А из-за большого количества алкоголя, который частенько заменял Рокси еду и кров, одеяло и матрац, лицо его было бледным и мятым, как после бессонной ночи. Казалось, что в его длинных сальных волосах живут усталость и мокрицы». Но когда он играл на своей гитаре, «многим казалось, будто кусты возгорались сами». Комментарии самого Рокси довольно прозрачны: «Ной спасал людей от потопа, Моисей – от жажды в пустыне… но их опыт мне не подходит». Ной спасал людей лишь в самом общем смысле, Моисей не от жажды, однако данное автором определение героя – прямее некуда. Рокси чуть не зарезали, когда он выходил из питейного заведения, но смерть только поиграла с ним и отпустила.

Ильдар Абузяров. Финское солнце. – Нижний Новгород: ООО «Бегемот НН», 2015. – 320 с. (Нижегородское собрание сочинений)

Ковчег дал метафизическую течь. В доме-корабле происходит череда необъяснимых смертей: заживо разложившийся Пертти, выгоревший изнутри электрик Исскри, вдвоем сделавшие шаг с крыши старшеклассницы, удавленная бездушная Кайса… Со смертями разбирается инспектор Криминалле, однако всякому ясно, что слуга закона здесь бессилен, сама жизнь отказывается течь под килем корабля-ковчега. Вот истинный, узнаваемый Абузяров: «Я часами могу так стоять и медитировать. Часами, неделями, месяцами». И дальше: «Вид из моего окна скучный, невыразительный, бессмысленный. Там словно застыли те времена и пространства, которых уже нет в реальном времени и пространстве… Серое уныние и море асфальта… Жилые, но безжизненные здания и пустыри между ними…» Дело ли в мелочности тварей ковчега? Подворовывающий работяга рассуждает об уходе жены, о том, что уход этот – наказание. «Неужели за воровство с хаппоненского склада? Неужели за то, что он брал чужое для своих родных, его родных заберет теперь какой-то чужой мужчина?» Автор изобразил проблему довольно просто – мелкое воровство. Но склонен рассматривать ее с позиций едва ли не религиозно-мистических. Может быть, в алчности? В городском парке валят многолетние дубы – некоторые считали их священными, роют котлован под торговый центр. «От ямы несет священной кашей из прелой листвы, глины и грязи». Это могила? Другой критик, Артем Рондарев, на задней крышке переплета называет роман Абузярова притчей и говорит, что не хочет разбирать на секции эту замкнутую цельную конструкцию. Но и без упражнений структурализма понятно, на что конструкция замкнута – на собственную безысходность.