Уведу твою скорбь

Ирина Горюнова. Армянский дневник. Цавд танем. – М.: Рипол-классик, 2015. – 204 с.

Во-первых, произведение с названием «дневник» предполагает изображение чего-то очень личного. Того, что пережито тобой и только тобой. И что ты отразил своею душой, как живое зеркало. Во-вторых, такое произведение предполагает сугубую документальность. И, в-третьих, оно опирается, как правило, либо на запечатление повседневности, либо на набор путевых впечатлений.

Ирина Горюнова смело, играючи ломает эти «дневниковые» традиции.

«Армянский дневник» сразу, с самого посвящения, говорит нам вместе со своей героиней: «Я выхожу за рамки личного. Я выхожу на площадь, на агору такого великого ОБЩЕСТВЕННОГО, что граничит с социальными потрясениями, с огромными трагедиями и радостями большого мира».

Внутри полнейшей правдивости, стоящей «на плечах» изумительной, и многострадальной, и торжествующе-праздничной страны Армении (вечной любви и вечной притягательной, путеводной звезды для русского художника!) мы вдруг находим – неожиданно, сюрпризом – яркое романное повествование; оно рвется на фрагменты, мы ищем продолжения, и сначала мы не понимаем, быль это или вымысел – настолько жив и ярок Артак, герой этого романа внутри «Дневника», что нельзя и подумать, что это – воля, игра, фантазия художника? А может, все так и было?.. и есть?.. и даже в этом гадании, схожем с вечным женским гаданием «любит – не любит», есть своя, гибкая, как виноградная лоза, восточная прелесть.

И третий стереотип тоже опровергнут: «Армянский дневник» – это и запечатление увиденного, и воспоминания, и охват исторических событий, и сопереживание, и сочувствие целому народу, и любовь к человеку – к тем людям Армении, с которыми автора столкнула судьба. Это спектр образных составляющих, это взгляд на Армению и ее народ с разных точек художественного зрения. Множество ракурсов пересекаются, создавая целостную, объемную картину.

Слово «судьба» прозвучит в посвящении («Я посвящаю эту книгу Армении, моим друзьям и знакомым, с которыми меня на этой земле свела судьба, а также всем погибшим от какого-либо проявления геноцида и их скорбящим родственникам») и пропитает смыслом, как старым, терпким и сладким вином, весь этот живой, переливающийся то скорбью, то счастьем, с виду простой и прозрачный, а на деле насыщенный сложными раздумьями и целой радугой эмоций текст. Рядом, близко – легенда о красавице Тамар и безыскусный, полный боли рассказ Кимы Ванескегян о своем прадеде Аветисе. Ужас геноцида 1915 года встает перед читателем в полный рост – и его невозможно не сопоставить со всеми последующими человеческими трагедиями ХХ и ХХI века. Уничтожение человека человеком, громадная боль целого народа – одного из драгоценных, древнейших народов на лике Земли, – об этом не раз вспомнишь и глубоко задумаешься, читая «Армянский дневник».

Название книги, а под ним подзаголовок: «Цавд танем». По-армянски это означает: «возьму твою боль», «заберу страдание твое», «уведу твою скорбь». 

Конечно, дневник не перестает оставаться дневником – по тексту щедро рассыпаны увиденные впервые приметы и характерные особенности быта иной страны, дорожные и гостиничные зарисовки, описания фестивалей и праздников, где автору посчастливилось побывать. Из этих сокровищ-мелочей складывается, как древняя мозаика, сама плоть и кровь этой книги; она не была бы столь убедительной без этих острых и точных наблюдений: «Ближайшая окрестность примечательна разве что несколько унылым пейзажем: у дороги насыпь с нагромождением разной величины и формы камней, выжженная солнцем трава, чуть поодаль – песчаные холмы, перетекающие один в другой… Изредка можно заметить испуганно прижавшиеся друг к другу маленькие группки стыдливо-зеленых посреди этой песчаной желтизны деревьев… Голубое небо местами укрыто тонкой белой пелериной облаков… 

Храм, возведенный из красного туфа, представляет собой купольный зал. Такое ощущение, что весь он как натянутая стрела, устремленная в небо, к Богу.

Фасад – крестообразной формы, с арочными нишами и узкими окнами, что по задумке архитектора создает игру света и тени. Зонтичный купол покоится на граненом барабане. Захожу внутрь, привычно ставлю свечи...»

Что за секрет прячется в этой книге? Секрет этот вечный: она о любви. Любовь к Армении родила эту песню, эти стихи в прозе. Нарочитая, вполне дневниковая прозаичность, точные зарисовки, живопись и графика, а то и мгновенная «образная фотография» происшедшего-пережитого – все это отступает, меркнет перед тем, что на самом деле составляет основу «Армянского дневника» и насыщает его огромностью скрытого от поверхностного взгляда, текущего, как река в горах, чувства. Это чувство – любовь, и здесь Ирина Горюнова не боится ее изображения – ни явного, ни тайного, ни символического, ни натурного. Любовь мужчины и женщины во «внутреннем романе» «Дневника» перетекает в любовь и память к жертвам геноцида; любовь матерей к своим детям – в любовь художника к своему творению. И – все выше и выше – в любовь целого народа к Богу.

Ярко, по-сарьяновски написан «Дневник». Яркий народный быт и библейское бытие здесь рядом, они соседствуют. Ветхозаветный Арарат – вот он, рядом. «Святая страна Армения, сколько в тебе чудес, и как рассказать о них бедным моим языком?!» – высоким штилем, подражая древним певцам или пророкам, восклицает автор, а за этими человеческими горячими словами встает Армения – страна гор, что так близки к небу, страна страдания, не утерявшая подлинной радости и подлинного благородства души, сердца, памяти.

Что говорят в таких случаях автору? Спасибо. Шат шноракалутюн!