Слава Сергеев
Отечественные читатели были знакомы с книгами Модиано еще до его Нобелевки. Хотя бы теоретически. Фото Reuters
В принципе про лауреата Нобелевской премии по литературе 2014 года Патрика Модиано российский читатель не может сказать, как про лауреата 2013 года канадку Элис Манро: простите, а это кто? Так как теоретически Модиано не может быть неизвестен российскому читателю: книги выходят аж с советских времен, и симпатичные глянцевые томики на полках нынешних книжных супермаркетов – в большинстве своем вторые и даже третьи переиздания советской «Радуги», «Иностранной литературы», «Известий» и т.д.
Несколько новых переводов выходило в нулевых годах: например, роман «Кафе утраченной молодости» и роман «Горизонт». Хотя мы бы уточнили: исходя из русской литературной системы «мер и весов», и это не романы, а большие повести; в большинстве книг Модиано не больше 200–250 страниц.
Но, как говорится, не в размере дело, хотя лично мы любим небольшие книги, рецензенту стыдно: мало того что он не видел в упор интересного писателя в годы перестройки, когда, кроме чтения, любви и хождения на многотысячные митинги против советской власти, заняться было в общем нечем (не в Литинститут же ходить); несмотря на соответствующие пресс-релизы, он не заметил этих книг и в новое время. В оправдание свое уточним – как и многие другие.
Первая же взятая в руки книга, срочно довезенная в магазины слякотным московским ноябрьским днем после оглашения решения Нобелевского комитета и некоторого переполоха, связанного с исчезновением лауреата и позднейшим его обнаружением, помноженная на московский поздний вечер, порывы холодного ветра за окном, отвратительные политические новости и одиночество пустого ночного кафе, после 10 минут перелистывания и запивания красным вином вызвала следующую реакцию, к тому же произнесенную вслух:
– Слушайте, а ведь хорошо!
Два пьяных завсегдатая оглянулись на нас из-за стойки бара, но ничего не сказали.
– Чем же хорошо? – спросите вы.
– А… похоже.
Жизнь, описанная в большинстве книг Модиано, чем-то очень похожа на нынешнюю московскую жизнь. Разумеется (слава богу), мы не имеем в виду «оккупационные» романы писателя (о них речь впереди), но вот это ощущение бесконечной прогулки, одиночества, блуждания по огромному городу, полному чужих жизней, чужого прошлого и будущего, домов, окон, людей… Блуждания по лабиринту улиц, названий, странная надежда на какую-то встречу, освещенные вертепы ночных кафе, попадающиеся там такие же одинокие и странные личности, как ты сам – все это похоже на нынешнюю Москву. Сюжеты книг Модиано похожи друг на друга и повторяются: сотрудник частного сыскного агентства, идущий по следу пропавшего человека (не важно, женщина это или мужчина), одинокая девушка из провинции без друзей и знакомых, блуждающая по Парижу без всякой цели, лишь бы не сидеть дома – все это чем-то похоже на нынешнюю Москву и Санкт-Петербург, настолько похоже, что мелькает мысль: а что, если написать такой роман о Москве? Герои-то – вот они, перед нами…
Причем, с одной стороны, странно, с другой – абсолютно понятно, почему такой роман не написан до сих пор. Потому что, с одной стороны, все ингредиенты «литературного блюда» налицо: одиночество, молодость, огромный незнакомый город, с другой – нет главного «соуса», составляющего очарование модиановских книг – лиризма. Нет или очень мало этого ингредиента в современной российской жизни, увы. Попробуйте представить себе лирическую историю о приехавшей в Москву или Петербург одинокой девушке из Томска или Краснодара, например. Ну что, не получается? И не то чтобы девушки или юноши другие – жизнь в стране другая, и то, что называется системой ценностей. Что-что, а попытка понять, кто ты (не громко кричащее и даже орущее «мы», а тихое «я» или «ты») – стоит в этой системе точно не на первом месте…
Что касается «оккупационных» книг Модиано, а именно за них по формулировке Нобелевского комитета он получил свою премию, то это по-настоящему страшная проза: мы бы охарактеризовали ее как рассказ о соглашательстве французов в период немецкой оккупации, об оборотной стороне их знаменитого artdelivre, искусства жизни, когда всю черновую работу по сбору и отправке французских евреев (не только евреев, и цыган тоже) в лагеря уничтожения выполняли сами французы, а именно: обычная французская полиция, французская полиция по делам евреев (существовала и такая) и комиссариат по еврейским вопросам (эти занимались самым сладким куском – имуществом задержанных). А в чем дело? Люди просто исполняли свои служебные обязанности, то есть продолжали их исполнять, как и до войны. Причем, подчеркиваем, речь шла о гражданах Франции еврейской национальности, очень часто ветеранах и даже инвалидах Первой мировой (таков один из героев романа «Дора Брюдер») и их детях от смешанных браков с этническими французами (главная героиня).
И несколько громких процессов и расстрелов после возвращения Де Голля в Париж не отменяют этой страшной правды; сам Модиано вспоминает, как он встретил одного из сотрудников полиции по делам евреев в толкучке у метро (тот же роман «Дора Брюдер»). «Он это был или не он – не могу утверждать, – пишет Модиано, – прошло 20 лет, но по моему, это был он. Прохожий же просто скользнул по писателю безразличным взглядом, и скорее всего это не была маска, если можно так выразиться, работал принцип «продавщицы из советского магазина» – он был один, а задержанных тысячи…»
Причем если обратиться к биографии автора, то обнаружим, что в ней – все наоборот, к счастью, коррупция существовала и среди нацистов – отец будущего писателя, богатый коммерсант, еврей по происхождению, всю немецкую оккупацию свободно прожил по подложным документам, занимался полукриминальным (?) бизнесом и не носил желтой звезды (по законам оккупированной немцами Европы ее носили с шести лет, за невыполнение – арест), а мать-актриса (валлийка) выступала перед немецкими войсками. В начале 1960-х родители Модиано разошлись, и исчезнувший или умерший отец, и следующее из этого одиночество героя (чаще героини, если судить по русским переводам, но это уже вопрос психологии, а не литературоведения) появляются почти во всех книгах писателя.
Согласно классикам психологии, «отец» рассказывает ребенку, кто он и как ему жить, «мать» дарит безусловную любовь – основу уверенности в себе, в надежности и безопасности мира; героини всех вышедших «русских» текстов Модиано заняты попытками самоидентификации и борьбой с удушающим одиночеством, у всех у них нет отца, он исчез или рано умер, а матери холодны и заняты собственной жизнью. И тем не менее, даже несмотря на перечисленную тяжесть поднимаемых проблем, его книги очаровательны, так как способ, которым писатель пользуется, чтобы рассказать свою историю, – это почти всегда «городское путешествие». Причем путешествие по Парижу, где вы найдете лучшее место для литературных прогулок?
Если Модиано описал собственную юность и молодость (а писатель всегда отчасти описывает их), то выходов из них могло быть три. Как в картине Васнецова: налево пойдешь – станешь жуликом (как его отец, или даже убийцей, как одна из героинь – отомстишь миру за одиночество); направо пойдешь – покончишь с собой (несколько героинь разных романов), убежишь от одиночества в небытие или инобытие, зависит от веры; и прямой путь – опишешь все, что с тобой произошло, отделишь это от себя. Модиано выбрал последнее, и этот путь через 46 лет (если считать от публикации первой книги) привел его к Нобелевской премии. Как говорят журналисты, новость о Нобелевке застала писателя и его семью за обедом. Его жена расплакалась, а сам он стал смеяться и не мог остановиться.
Как бывший журналист, автор этой статьи делает стойку: вряд ли это был просто нервный смех; над чем или над кем смеялся Модиано? Ответа нет: нобелевский лауреат-2014 пока не дал ни одного интервью.
