Бомж по кличке Пирамида

Тема дна неисчерпаема... Фото Евгения Лесина

Михаила Веллера знают даже те, кто литературой не интересуется вовсе. Саркастичный полемист, он чередует радиоэфиры и телевизионные ток-шоу, использует любую студию и трибуну, чтобы высказаться на злобу дня: в меру мудро, остроумно, доступно. В общем, «не могу молчать», типичный случай. Веллер помимо работы «говорящей головой» умудряется и регулярно радовать своих читателей. Правда, крупной формой не баловал давно, все больше сборники, но в новом году реабилитировался, выпустил роман «Бомж».

Тема отверженных, людей дна неисчерпаема и потому особенно лакома для писателей. В России литераторы массово озаботились проблемами общества еще в XIX веке: распространились «физиологические» очерки, Белинский утверждал принципы «натуральной школы», «лишние (для дворянского круга) люди» сменились по-настоящему лишними для всех «маленькими людьми», а затем бродягами и нищими, «бывшими людьми», наводнившими произведения Горького.

В годы советской власти тип босяка из литературы ушел, голодные и бесприютные остались в книгах о жизни в капстранах или о Гражданской войне («Республика ШКИД»). Однако в 90-е, в годы ельцинского лихолетья, ситуация в корне изменилась: стремительное обнищание населения, поломанные судьбы, всплеск преступности, всеобщее равнодушие – ампутировано все человеческое, нация находилась в депрессии, и уже нельзя было не замечать той, новой, формы жизни, копошившейся на развалинах страны. Писатели, разделившиеся на постмодернистов и реалистов, заговорили о метаморфозах общества, каждый на свой лад.

Михаил Веллер. Бомж: роман. – Москва: АСТ, 2015. – 224 с.

Пока одни пересмешничали, другие пытались понять: что же происходит? Как люди оказались без отечества, без будущего, без крыши над головой, в конце концов? Так, Владимир Маканин на излете ХХ века откликнулся на эти вопросы толстым романом «Андеграунд, или Герой нашего времени», где главным героем становится бомж. Книга Олега Павлова «Дневник больничного охранника» куда меньше по объему, но страдания и боль за человека даны в ней не россыпью, а в каждом абзаце – не продохнуть. Парадокс прозы 90-х заключается в следующем: подчас непонятно, писатель ужасается происходящему вокруг или пытается ужаснуть ради тиражного барыша.

Зачастую писатели были растеряны не меньше других граждан бывшего СССР, поэтому, думается, все же невольно соревновались в яркости изображения «свинцовых мерзостей жизни». Зачем Михаилу Веллеру понадобилось браться за откровенную «чернуху» сейчас, спустя 20 лет, вопрос сложный, но не из-за того, что чужая душа – потемки, тут дело другое. В 90-е, когда творились демократические реформы, бомжи стали привычными насельниками подвалов, чердаков и подъездов, папертей, вокзалов и переходов.

Герои романа – жители помойки. Видим мы задворки мегаполиса глазами бывшего миллионера, а ныне – обычного бомжа по кличке Пирамида. Воспользовавшись постперестроечным хаосом, этот предприимчивый малый основал инвестиционную компанию, выудил из доверчивых сограждан их сбережения, покуршавелил, но прогорел, бизнес накрылся. Нувориш Пирамида опустился, но инстинкт самосохранения заставляет влачить жалкое существование. Первые строки романа заставляют вспомнить Рокантена из сартровской «Тошноты», но у бомжа экзистенциальная тошнота неотделима от самой натуральной, ведь он мучается после одеколонных возлияний. «Несчастная черта русского характера: выжрать все, что есть, ничего не оставив на опохмел», – сетует Пирамида. Опохмелившись, он пускается в пространные рассуждения; вообще душевный стриптиз этого спившегося демагога – главная фишка романа, своего рода парафраз (если не пародия) уйальдовского «De profundis» – исповеди из бездны: «В чем сила, брат? А сила в самой силе, брат. Вот хочешь и можешь ты что-то сделать – значит, сильный. А не хочешь и не можешь – значит, нет в тебе силы; значит, слабый. И когда кончаются в тебе силы – хана тебе, мальчик. Любой ветерок тебя из хилой почвы выдернет и понесет куда захочет. И в результате принесет на помойку. Милости прошу к нашему шалашу».

Из-за невозможности другими способами показать ужасающее положение своих героев, Веллер использует «запрещенные» приемы. В том, что бомжи глушат себя подручным спиртосодержащим, ничего удивительного нет, но вот недостаток белка они восполняют весьма своеобразно, хотя и предсказуемо: «Чем мы хуже корейцев, в конце концов. Если ты жрешь то, что и собака не станет, почему не сожрать саму собаку».

Параллельно читатель знакомится с другими обитателями зловонной цивилизации: тут и бывший учитель, даже на помойке проповедующий «доброе, разумное, вечное», и бывший мент, бомж-экстрасенс и бомж-диссидент.

Сейчас Веллер – фигура, безусловно, признанная: автор бестселлеров, любимец студентов и пенсионеров, он к тому же еще и философ и поэтому – вольнодумец, фрондер. И если в советское время фига держалась в кармане, то сейчас, когда многим интеллигентам слышится звук закручивающихся гаек, самое время эту фигу обнажить, пока еще можно.