Чайка как аллегория нереализованных возможностей. Фото Андрея Щербака-Жукова
Павел Амнуэль занимает особое место в современной российской фантастике. И вовсе не потому, что писатель, с 1990 года проживая в Израиле, продолжает публиковаться в России, получает российские литературные награды (из последних по времени назовем наиболее значимые: Премия им. И.А. Ефремова, «Аэлита» и две «Белявских премии»). Но и потому, что Амнуэль один из тех – немногочисленных! – наших фантастов, кто находится в постоянном творческом поиске. Я давно слежу за творчеством Амнуэля (писал еще о его первой книге, сборнике рассказов «Сегодня, завтра и всегда», о других его произведениях) и могу с радостной уверенностью сказать, что он в последнее время весьма ощутимо вырос не просто как художник, но как художник, стремящийся создать свою художественную картину мира.
Эти поиски привели Амнуэля к эвереттике – научной концепции, разработанной в конце 1950-х годов американским физиком Хью Эвереттом. Из открытия ученого следует, что независимо от того, какой вариант действия выбирает человек в любой ситуации, реализуются ВСЕ возможные варианты, но каждый из них осуществляется в своем мире. Потому, согласно Эверетту, Вселенная состоит из множества миров, существующих одновременно, совокупность которых и составляет физическое многомирие. Фантастику, основанную на этой концепции (и которую пишет в последние годы Амнуэль), принято называть эвереттической; наиболее знакомый нашему читателю пример такой прозы – рассказ Роберта Шекли «Три смерти Бена Бакстера».
Павел Амнуэль.
Поводырь. – Иерусалим: Млечный Путь, 2014. – 548 с. |
Сборник «Поводырь» открывается рассказом «Чайка». В этом изящном психологическом этюде перед читателем предстают на берегу Цюрихского озера Альберт Эйнштейн и его первая жена, Милева Марич (ей приписывают большую роль в разработке теории относительности – и даже кое-кто называет ее соавтором теории). За научной беседой (разговор шел о квантовой физике) – драма двух немолодых людей. Амнуэль мастерски создает атмосферу психологической напряженности, соединенной с элегичностью, щемящей печалью. Недосказанность между героями – следствие недопонимания, приведшего к разрыву почти 20 лет назад, – сопрягается в рассказе с идеей, что жизнь состоит из нереализованных возможностей – и каждая из них может привести к новому состоянию мира. Потому на ладони героини появляется – словно взявшаяся ниоткуда – фигурка маленькой каменной чайки…
Тонкий психологизм, столь редкий в современной фантастике, неизменно сочетается в повестях Амнуэля с увлекательной сюжетной интригой. Вот завязка повести «Куклы». Полицейский инспектор Борис Беркович (сквозной персонаж ряда детективных рассказов Амнуэля, действие которых происходит в Иерусалиме) расследует загадочное убийство некоего Натана Альтермана в закрытой изнутри комнате, куда, как уверена жена убитого, никто не входил. В комнате найдено орудие убийства – подобие куклы из камня, причем ее отростки, напоминающие ноги, были остры, как лезвие ножа. После чего в ящике для обуви Беркович находит еще трех каменных уродцев, каждый сантиметров по десять, они появились в доме, по словам дочери убитого, неизвестно откуда…
Принцип «убийство в закрытой комнате» – термин, которым в детективе обозначается сюжетная ситуация, когда преступление совершается в запертом помещении, куда никто посторонний не мог войти и откуда никто не мог выйти, – положен в основу повестей «Поводырь» и «Чисто научная экспертиза». Невероятность происходящего получает объяснение, столь близкое известным словам Шерлока Холмса: «Среди всего, что невозможно, выберите то, что всего лишь невероятно, это и будет истиной».
В повести «И никого, кроме…» мы видим происходящие события через восприятие главного героя, гениального математика, находящегося в глубокой коме в течение 237 дней. Однако живо его сознание – он продолжает размышлять о математике в состоянии инсайта, озарения, живет жизнью, куда более интеллектуально насыщенной, чем до катастрофы, обретая возможность перемещаться по вероятностным мирам.
Как всегда, в повестях Амнуэля масса интереснейших идей, как, например, в повести «Поводырь», в которой предлагается принципиально новый путь покорения космоса: не с помощью орбитальных межпланетных станций и космических кораблей, но исключительно сознания и разума. Поводырь – это профессия, хотя, по словам героя, правильнее было бы назвать это образом жизни. Благодаря лишь интуиции – и без затраты какой-либо энергии – поводырь, один или с другими людьми, перемещается в космосе от планеты к планете, ведет корабль от острова к острову, как лоцман в океане.
В каждой повести в той или иной форме возникает какая-либо грань эвереттической концепции мироздания. И в каждой повести мы сталкиваемся с новым подходом к реальности, новым способом изображения ее многообразия. В новых ракурсах мы видим вечные для литературы темы любви и ненависти, верности и предательства, надежды и отчаяния. Эвереттика – молодая область физики, и, разумеется, сейчас не место и не время обсуждать ее будущее. Но очевидно одно: эвереттическая фантастика предоставляет писателю большие художественные возможности, что блестяще подтверждает творчество Павла Амнуэля. И к прозе писателя последних лет как нельзя лучше подходят слова Редьярда Киплинга, сказанные свыше ста лет назад и звучащие пророчески сейчас: «Девяносто шесть дорог есть, чтобы песнь сложить ты мог,/ И любая правильна, поверь…»