Прекрасный и яростный мир Арканара

В Арканаре пока все спокойно. Иллюстрация из книги

Передо мной первое издание повести Аркадия и Бориса Стругацких «Трудно быть богом» (в книгу вошла также повесть «Далекая Радуга»). В выходных данных значится: дата подписания в печать – 21 мая 1964 года. Значит, в книготорговлю тираж поступил на переломе лета и осени. Я купил книгу в конце августа, в книжном магазине около метро «Добрынинская» (сейчас на его месте находится «Макдоналдс»). Напротив магазина, через площадь, стояло здание, на торце которого тогда красовалось внушительное панно: две фигуры, мужская (кажется, с отбойным молотком на плече) и женская, осененные надписью «Мы строим коммунизм!». (Этот образец наглядной агитации, исполненный воистину «шкодливой рукой Остапа», был удален в 1990-х.)

К тому времени я уже немало чего понял про коммунизм: первую брешь в моей комсомольской безмятежности пробила повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича», вышедшая в ноябре 1962 года в «Новом мире». После нее я начал интересоваться прошлым нашей страны – но не тем, которое описывалось в школьных учебниках по истории. Много читал, у меня появились знакомые, у которых можно было достать самиздат. Окончательное же прозрение пришло после «Трудно быть богом». Конечно, восприятие повести было подготовлено первыми книгами Стругацких: «Страна багровых туч», «Шесть спичек», «Путь на Амальтею», «Полдень, XXII век», «Попытка к бегству», «Стажеры», «Далекая Радуга». Но именно «Трудно быть богом» стала для меня, пользуясь словами Платонова, окном в прекрасный и яростный мир, в котором право называться человеком можно было заслужить только высочайшим накалом душевных сил.

Повесть Стругацких была написана с редким в то время чувством свободы – свободы прежде всего творческой, от пут и оков тогдашней фантастики соцреализма. Книга была написана свободными людьми – и обращена к тем, кто стремился к свободе, хотел быть свободным. Стругацкие учили нас не только сопереживать герою, но и думать с ним. Одна из важнейших максим Стругацких гласит: «Думать – это не развлечение, а обязанность».

Книга захватывала мгновенно: антуражем, сюжетными перипетиями, языком, иронией. Мы взрослели, понимая драму дона Руматы, осознавая, что героизм его не в подвигах, а, как ни пафосно это сейчас звучит, в каждодневном служении человеку, несмотря на грязь и жестокость Арканара, ставшие нормой жизни. Трудно ли быть богом? Наверное, все-таки нет: ведь бог всемогущ. Трудно быть человеком – и еще труднее оставаться им всегда.

По «Трудно быть богом» мы учились быть честными и верными, ненавидеть ложь и подлость, никогда не изменять себе и своим друзьям, не терять чувства собственного достоинства и сохранять внутреннюю свободу.

Травля ученых, поэтов и художников в Арканаре, затем всех грамотных людей, уничтожение инакомыслящих, разгул репрессивного аппарата, создание общественной обстановки, когда все доносят на всех... Как все это напоминало недавние десятилетия сталинизма – явления, сближающегося с фашизмом: оба они вырастают из человеческого страха, трусости и равнодушия – и из умения власти, пользуясь этим, манипулировать людьми. (Помню, как поразил меня много позже такой факт: Саул Репнин из «Попытки к бегству» в изначальном варианте повести бежал не из фашистского концлагеря, а из советского…)

И как отличалось от вдалбливаемой нам с детства теории классового превосходства пролетариата над всеми в обществе то, что утверждали Стругацкие: главное в истории – хранители знания, врачи, ученые, поэты, учителя. Их-то – «дворянство духа», по словам дона Руматы, – спасает главный герой, потому что без них нет будущего у Арканара (читай – у любой страны). В повести особо выделена та социальная группа, которая, как казалось писателям (о чем позже сказал Борис Натанович в интервью), «поведет нас в будущее. Класс интеллигенции. Вопреки теориям о том, что самым передовым и прогрессивным является рабочий класс, мы утверждали, что существует другой класс, без которого жить нельзя, – класс интеллигенции».

И как много нам, подросткам, дала история любви дона Руматы и Киры – лучшее, на мой взгляд, изображение этого чувства в нашей фантастике (хотя сами Стругацкие и утверждали, что не понимают женскую психологию…).

Повесть «Трудно быть богом» не давала ответов, но делала куда более важное дело: она ставила вопросы. Стругацкие были не первыми, кто показал, что литература ответов не дает – она только формулирует вопросы, поиски ответов на которые за нами, за читателями. Первыми в нашей фантастике они начали ставить перед героем (и перед читателем!) не технические, а этические задачи, проблему нравственного выбора. И важно, что словами одного из самых своих ярких героев, Горбовского, писатели подсказывали, как поступать в любой жизненной ситуации: «Из всех возможных решений выбирай самое доброе».

По словам Бориса Натановича, книга задумывалась как мушкетерский роман, в духе Дюма, с приключениями и поединками. Но происходившие в стране события внесли свою правку в планы писателей. 1 декабря 1962 года Хрущев посетил выставку современного искусства в Манеже и произнес программную речь о том, что с авторами представленных на ней работ советскому народу не по пути. Потом были встречи руководителей КПСС и Советского правительства с деятелями литературы и искусства 17 декабря 1962 года и 7 марта 1963 года. Именно после этого, как писал Борис Натанович в книге «Комментарии к пройденному», Стругацким стало «не столько страшно, сколько тошно. Нам было мерзко и гадко, как от тухлятины». Потому-то – продолжая слова классика – «мушкетерский роман должен был, обязан был стать романом о судьбе интеллигенции, погруженной в сумерки Средневековья». Дальше все становилось еще гаже – и не случайно осенью 1965 года начался процесс над Синявским и Даниэлем, обозначивший начало нового этапа в духовной жизни страны...

* * *

С «Трудно быть богом» начался и новый этап в отношении к творчеству Стругацких советской критики. Если до выхода повести их сдержанно хвалили, то после стали ругать, и чем дальше, тем ожесточеннее. Ругали за то, что они шли против линии партии, говоря, что нельзя лишать народ своей истории (и в самом деле: как можно было выражать сомнение в правильности того, что мы перетащили Монголию из феодализма в социализм!..). Стругацких критиковали разные люди: один из самых плохих советских фантастов Немцов, обвинявший Стругацких в порнографии (!), академик Францев, увидевший в повести абстракционизм и сюрреализм, подтягивались иные ругатели.

Потом подоспела ситуация с повестью «Хищные вещи века», после которой в адрес Стругацких с самого верха было произнесено главное в СССР идеологическое обвинение – «антисоветчина». Травля в прессе усиливалась (общественное мнение формировалось умело, по отработанной схеме!) – и не случайно, как вспоминает Белла Клюева, многолетний редактор Стругацких, что на встречах с читателями из зала присылались провокационные записки: «Когда же вы уедете в Израиль?»

Ходил также слух (я слышал об этом от Аркадия Натановича), что масла в огонь подлил Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный. Он пришел в бешенство из-за рассказа дона Тамэо о том, как того дон Рэба за обедом у короля посадил на ромовый торт. Эта придуманная авторами ситуация повторила реальный случай, бывший с самим Подгорным в молодости на обеде у Сталина, о чем, конечно же, Стругацкие не знали…

Столько было в повести того, что потом получало подтверждение в социальной реальности нашей страны… Стругацкие предупреждали нас о многом еще полвека назад, говоря, что одна из главных функций фантастики – показ вторжения будущего в настоящее.

Приведу лишь один пример поразительной точности и глубины их социального предвидения. Вечером 21 августа 1991 года я стоял на Лубянке в тысячной толпе и смотрел, как снимают Железного Феликса. И, испытывая, наверное, как все окружающие, восторг, слепящую радость освобождения, услышал, как кто-то сказал негромко за спиной: «Победы Араты Красивого волшебным образом оборачивались поражениями…» Я обернулся и увидел пожилого человека, произнесшего эту фразу. Заметив на моем лице протест, он грустно улыбнулся и сказал: «Читайте «Трудно быть богом», там все сказано, как развиваются восстания…» На следующий день я позвонил Аркадию Натановичу, рассказал ему о событиях прошедшего вечера и, в частности, об этом инциденте. Классик выслушал с интересом, потом вздохнул и сказал: «Кто знает, быть может, мы ошиблись, и на этот раз будет по-другому?..» Года через два, будучи в Питере, я рассказал об этом эпизоде Борису Натановичу. Он, как и брат, вздохнул и сказал: «Да, ведь так хотелось, чтобы на этот раз было иначе. И опять не получилось…»

* * *

В последнее время интерес к творчеству братьев Стругацких, увы, снизился (это, впрочем, относится ко всей книжной культуре). Дело тут не только в различии поколенческих культурных кодов. Просто раньше читали книги, теперь их перестают читать. Раньше тиража 100 тыс. экземпляров катастрофически не хватало, и нужную книгу доставали всеми способами. Сейчас же художественная литература выходит тиражами до 5 тыс. экземпляров, и практически любую книгу можно купить в магазине или заказать через Интернет.

Внимание к книге минимизировалось, причины чего общеизвестны: Интернет, компьютерные игры, телевизор. Но корни явления – в духовном оскудении общества, о чем писали Стругацкие и в «Трудно быть богом», и в «Хищных вещах века». Еще в середине 1960-х годов писатели говорили, насколько страшным может стать приход Сытого Массового Невоспитанного Человека, которому, как кадавру Выбегаллы (из «Понедельник начинается в субботу»), нужно только одно – потреблять. И повторили свои слова в 1991 году в статье «Куда ж нам плыть?» (напечатанной, кстати, в «Независимой газете»): «Неужели все чудеса будущего свелись для нас к витрине колбасного универмага? Колбаса – это прекрасно, но есть что-то бесконечно убогое в том, чтобы считать ее стратегической целью общества. …Колбасное изобилие не может быть венцом исторического прогресса. Венцом должно быть нечто другое. Вообще – венцом истории не может считаться то, что уже существует сегодня… Надо полагать, что впереди нас ждет что-то еще, кроме колбасного изобилия».

Сейчас мы видим правоту Стругацких, предостерегавших нас от многих бед будущего. Простите нас, Аркадий Натанович и Борис Натанович, что мы не услышали вас. Но я верю, что поколение XXI века откроет ваши книги – и задохнется от восторга, как мы когда-то.