У вас нет другой Руси? Фото Владимира Захарина
Книга под таким названием выходила в санкт-петербургском издательстве «Геликон Плюс» (у Александра Житинского) еще в 2003 году, а в 2005-м была переиздана московским издательством «ОГИ». Но это – совсем другая «Лестница на шкаф»: тогда она состояла из двух частей и была в три раза тоньше. Новая версия «сказки для эмигрантов» Михаила Юдсона переделана и значительно расширена. Писать об этой книге «нормальным» языком – все равно что исполнять симфонию на губной гармошке или пересказывать стихи прозой. И все же, опираясь на стругацкое «понять – значит упростить», попытаемся хотя бы поделиться впечатлениями от прочтения повести-сказки.
Несмотря на сугубую фантастичность книги Юдсона, в «Лестнице» расписаны два вполне реальных цивилизационных конфликта. Один – в первой части повести, «Москва златоглавая»: «женитьба» постмодерна на православии в России. Другой – в части третьей, «БВР»: жизнь в ближневосточной республике Израиль, оказавшейся между наковальней исламистского средневековья и молотом того же постмодерна. Посредине повести композиционно оказался «Нюрнбергский дневничок»: в Германии происходит ретроспективная материализация призраков прошлого (трупы в холодильнике, в лифте, в озере), а заодно и реванш, который берут обитатели подземной Масады за преступления в отношении их народа – совершенные и совершаемые...
«Московский» раздел книги проникнут горькой ностальгией: герой – учитель математики еврей Илья Борисович (как, наверняка, и сам автор повести), охвачен любовью вопреки, назло ненависти; последняя его постоянно преследует, вызывая временами инстинктивные вспышки в нем ответных «высоких» чувств – злобы, презрения, жестокости, отчаяния.
В подмосковной электричке раздается глас народа: «...нужен переход Руси из жидообразного состояния к ледяной твердыне – Великий покаянный канон! Всеконечное решение». Илья Борисович размышляет в ответ: «У вас нет другой Руси? Я хочу Русь, но без этого всего. Она пьет и бьет – значит, любит». Любит странноватою любовью. Но не зря ведь имя главного героя ассоциируется не только с пророком Элиягу, но и с Ильей Муромцем, и с Илюшей Обломовым..
Михаил Юдсон.
Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях. – М.: Зебра Е, 2013. – 560 с. |
И пока на Руси в эпоху после разрушения второго храма Христа Спасителя мечтают о «всеконечном решении», «пархославный» герой повести появляется в стране решения окончательного. «Или мир перевернулся? – удивляется один из персонажей. – Евреи бегут в Германию...» Оказывается, здесь уроки Холокоста не прошли даром, и старейшина городской еврейской общины фантастического баварского городка Азохенвейдена выговаривает Илье: «Не успели приехать – уже погром устроили... Немцы – нация культурная, музыкальная, с ними можно договориться, у нас столько точек пересечения... Нам надо показать, что мы уже не те оголтелые фанатики, что мы исправились. Что все эти безобразные массовые самосожжения и изуверское травление себя газом в самом центре цивилизованной Европы больше не повторятся-с!»
К вечеру также выясняется, из кого колбасная смерть-фабрика делает свою качественную продукцию, и кто усердно трудится в цеху, и что ногти не должны попадаться в доброй немецкой колбасе, и почему она остается кошерной, и т. д. В конце второй части сказки ее герой уничтожает при помощи тяжелого трехствольного поджига лабораторию, где гансы ставят свои опыты над детьми. В этом подвиге Ильи мы легко видим аллюзию на прогрессорскую деятельность Максима Каммерера из «Обитаемого острова» братьев Стругацких. А затем, оказавшись в БВР, герой «Лестницы» побывает в шкуре Вреда, отмучится Стражем, настрадается Стольником и закончит свою карьеру Мудрецом – ведь это так похоже на этапы большого пути Андрея Воронина из «Града обреченного». Кстати, Борис Стругацкий отмечал и привечал Юдсона и только доброжелательно внушал ему, что читатель приходит в книгу, как в собес, и ему совсем не важно, какой там рисунок на обоях. То есть сам текст несет благую весть, а не навязывает игру в бисер слов. Но ведь эта игра и есть писательский метод Юдсона.
Кажется, вся сколько-нибудь значимая литература «передумана» и зашифрована Михаилом Юдсоном в его книге. Здесь есть все, в том числе и любимый им «Улисс» (в двух версиях – Гомера и Джойса), и Кафка с его обличением абсурдности нашего мира и нашей жизни (у Юдсона «беглый беженец» из Баварии, от «немцовичей» – образец и предел абсурда). Мы находим тут и свою «Песнь Песней», и «Приглашение на казнь», и «Кондуит и Швамбранию»...
Тут не поток, а целое цунами сознания. Если бы не его игра словами, не многозначительные и многозначные аллюзии, эта одиссея или «ильиада», вся эта русско-еврейская, да и чуть ли не мировая история (хотя и пошедшая по воле автора несколько иным путем) заняла бы не 550 страниц, а на порядок больше. Любовь к родному языку и прекрасное знание мировой литературы позволяют Юдсону в потоке каламбуров и пародий не сбиться в обычное хохмачество и балагурство, избежать пошлостей. Из-за этого тонкого чувствования слова прощаешь автору и некоторые его «грехи», вроде обсценной лексики.
Итак, третья часть «Лестницы на шкаф». Здесь в дополнение к Исходу евреев из Египта повествуется об «Изходе» пархов из Колымосквы в БВР. Интересно, что по ходу повести происходит «усекновение» имен. Илья Борисович («колымосковский арифмометр и механик», «русский мыслитель с чемоданом») становится Илом, а затем уж и вовсе – И. («за господином И. что-то никак не приходили»); евреи же – «пархи», «абрамосары» превращаются в «жи».
«Смысл Колымосквы – онтологически – в том, чтобы исторгнуть нас. Она таки – матка», – говорит один из Семи Мудрейших. «Жи» ушли из Москвалыми через метро. И возглавил их «Изход» не кто-нибудь, а Лазарь... Моисеевич Каганович; такое вот мифотворчество. Среди семи мудрецов, обитающих в подземном номерном «Ерусалиме-52» (он же – Космополис, стан беглых космополитов), у которых И. хочет найти истину, мудрость и получить «тепловую бомбу» для растопления колымосковских льдов, согласья нет как нет. Один из них, Особняк, уверен, что «из Колымосквы не может быть ничего хорошего...» Другой, Интелигняк, иного мнения: «Колымосква слоится в памяти хорошим и плохим. Да, у ее ног разбитое корыто, но в нем – золотая рыбка».
Нет консенсуса.
Азор, Израиль