Счастливый Корейко

Читать книжку Анатолия Кончица (1939–1996) можно самыми разными способами. Впрочем, сначала об авторе. Вот что пишет в предисловии Вадим Перельмутер. Об авторе: «…прижизненные книги Кончица (их было пять, последняя – в 1987-м) были «нивелированы» редакторским выбором и правкой… в предисловии к сборнику «Вятский рассказ XX века», где говорится о любимых писателях этого северного края, имя Анатолия Кончица стоит рядом с именем Александра Грина».

О структуре книжки: «Задолго до повести, в начале 70-х, так был озаглавлен цикл рассказов. Повесть позаимствовала заглавие. И рассказы цикла автор включил в нее, разбросал по ней, на первый взгляд словно бы вне связи с сюжетом, самым неожиданным подчас образом перебивая повествование…»

О стиле и манере: «…то, что 70-летие со дня рождения Анатолия Кончица пришлось на гоголевский год, думается мне, вполне естественно… повесть «Переписчик бумаг»  генеалогически происходит, разумеется, от знаменитых «Записок» гоголевского персонажа, свихнувшегося на своем поприще переписчика бумаг».

Теперь о том, как читать. Можно от начала и до конца, как, вероятно, хотел и предполагал автор. Можно – отдельно рассказы, отдельно повествование. Кстати, построение книги еще более сложное. Ведется оно от лица некоего Василия Игнатьевича Спиридонова, которому случайно достались записки – тоже, понятное дело, некоего Сергея Дмитриевича Козявина. Ну, в общем, «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». Далее идет «текст Козявина» (основная повесть плюс вставки), а к ним еще и комментарии Спиридонова. Тут уже вспоминаются военные афоризмы Козьмы Пруткова, точнее, конечно, комментарии к ним. Больше всего  Спиридонова возмущают вставки, их он большей частью и обсуждает (и осуждает).

Анатолий Кончиц. Переписчик бумаг: повесть. – М.: Белый ветер, 2014. – 460 с.

Теперь о Гоголе и о повести. На мой взгляд, перед нами, конечно, не повесть, а полноценный роман: множество персонажей, сложный и разветвленный сюжет, объем немаленький. А Гоголь… Ну нравится автору Гоголь, его право и дело, но пишет-то Кончиц  как Добычин. Я еще, сдуру прочитав вначале предисловие, ждал хоть чего-то гоголевского. Куда там. Персонаж «маленький человек», да? И что? Чехов или двоюродные братья Успенские о других писали? Дорошевич и вся русская «демократическая» проза царского времени о других героях грустили? Нет, а вот 30-е годы ХХ века, упомянутый Добычин, Козырев, Заяицкий – они сразу напрашиваются. Сюжетно же  тут еще и «Золотой теленок».

Итак, сюжет. Сюжет прост, абсурден и фантасмагоричен. Главный герой Константин Иванович Дупель – переписчик бумаг. Бедный, почти совершенно нищий советский служащий самого низшего звена. На него начинают вдруг «деньги с неба сыпаться». Хорошо хоть не на улице – в квартире. Квартира тоже оказывается непростой («нехорошей»?). С невесть откуда взявшейся «добавочной площадью в украденное пространство, которое стало теперь частной собственностью Дупеля», куда «затесался некий дед Лаврентий». Дупеля величает барином, как и откуда взялся, не знает и не помнит, «выпивши был», лишь бы, говорит, не в острог, «служить вам буду, как и прежнему барину». И т.д.

А деньги  сыплются и сыплются. И девать их некуда. Ага, вспоминается уже и Александр Иванович Корейко. Только у Дупеля еще и «добавочная площадь» есть, она прекрасна сама по себе, там мраморный бассейн с золотыми рыбками, верный Лаврентий, терраса и сад. Так что перед нами  счастливый Корейко, хотя деньги и Дупелю тратить некуда и незачем. Он их и не тратит, бережно складывает (потому что честный гражданин).

Потом появляются приятели. Тоже странные. Один из них, Коромысло, все время оживляет всяческие фантомы, самые разнообразные, по сути, все чудеса Дупеля – тоже подобный фантом. Прекрасная «добавочная площадь» открывает выход в целый неведомый мир, на «тот свет». Впрочем, он такой же, как наш: 

«– Мы прибыли на профсоюзную конференцию. – Вы хотите сказать, на международный симпозиум по охране креветок?» Ну или почти такой же, может, немного кривой, и оттуда вообще гонят взашей, но все равно: «Деньги с потолка падают, хотя я к этому стал понемногу привыкать. Добавочная площадь с бассейном, тот свет, этот свет, каторжный Лаврентий. Да еще ты, Анатоль, морочишь голову своими фантомами. Вот сейчас Лаврентий побежал за водкой на тот свет…» История писателя Талдыкина («…нельзя отказать Дупелю в природном добродушии и терпении, так как он подолгу молчаливо выслушивал прозу Талдыкина») особенно смешна, но  прочтите уж сами.

Сюжет развивается, становится все безумнее, хотя его и останавливают время от времени вставные рассказы и комментарии Спиридонова («Ну и наплел Козявин! Просто возмутительно. Что он хочет этим сказать? Будто бы в обыкновенном яблоке расположился целый мир или даже миры…»). Финал естественен: «Масей Борисыч, мудрый человек, не зря однажды спрашивал у Константина Иваныча, мол, на каком этаже вы живете. Он предполагал, что «ослепительное пространство» однажды может оказаться раскрытым окном. Так оно и получилось».

Автор, то бишь Козявин (или Спиридонов, или же Кончиц), правда, и тут мудрит: «У меня есть и второй вариант судьбы Дупеля, хотя он и менее правдоподобный. Но убивать невинного человека, даже в повести, у меня к этому как-то сердце не лежит…»

Что верно, то точно.