Сергей Шулаков
Речь пойдет о романе под названием «Личная война Павла». Москвичка Дарья Андреева, редактор и переводчик, выпускница филфака МГУ, в коротком послесловии говорит, что относится к своему произведению по-матерински, как к «своей кровиночке». Это отношение хорошо читается и в тексте. 22-летнему Павлу много и часто везет. В бою под Сталинградом, уже на первых страницах романа, его пощадил немецкий солдат – не пристрелил, когда Павел остался без оружия, дрогнул, когда он, выставив руку, словно защищаясь от пули, кричал: «Не-е-т!» И воентехник Павел Зернов оказался в плену.
Павел попал в лагерь под Винницей. При всей драматичности сюжета, реализме своего метода писательница демонстрирует эталонные образцы лирического стиля. Деревенские мальчишки кидали из-за ограждения голодным пленным сорванные в своих огородах плоды. «Павлу тоже один раз досталось яблоко. Оно само проворно прибежало к нему по склону и дружелюбно ткнулось в бедро».
Но, с другой стороны, повествование обходится без ложной политкорректности. Вот портрет эсэсовца-украинца: «С грубой, точно топором вырубленной – по Гоголю – внешностью детина в эсэсовской форме… раскрыл рот с желтоватыми зубами, и оттуда полез какой-то наглый безобразный суржик: «Усе снять с себя! Шнеля, шнеля! – перемежаемый через каждое слово матюгом. – Роздягайтесь, и сюда! Шнеля!»
С одной стороны, по тексту отчетливо видно, что писал его филолог. Пейзажные зарисовки порой заменены цитатами: «Славная осень! Здоровый, ядреный…» Немецкие фразы даны без перевода, значит, специальность – романо-германская группа. Есть подтверждения и в сюжете: на работах немецкий конвоир чуть не застрелил одного из пленных за то, что тот не понял приказа. Павел перевел, пленный выполнил команду, немец успокоился, и Зернов подумал: «А ведь Марья Владимировна (школьная учительница) спасла жизнь тому мужичку. Не зря она меня дрючила по своему немецкому». С другой стороны, словно в оправдание за нарочитую интеллигентность, кое-где присутствует физиологизм, но в меру, и баланс контраста соблюден.
После Нового 1943 года Павел бежал – и тоже свезло. Еще один пленный солдатик, скользкий тип, который хотел прибиться к группе побега, был отвергнут – не внушал доверия. Но, оказывается, наблюдал за приготовлениями, однако не донес и, когда Павел с товарищами подкопали столбы, когда опоры упали, первым ринулся в проход, погиб, но отвлек внимание охраны, и побег удался. Павел прибился к партизанам, которые не желали делиться на русских и украинцев: Сашка откликался на «Сашко», Микола – на «Колю». В этой части текст плавает с украинского на русский, и это настолько естественно, что даже замечаешь не сразу, примерно тогда, когда возникает образ хозяйки дома в Виннице, в котором Павел жил, уже будучи заслан на подпольную работу. Образ несколько клишированный, но очень близкий: пожилая, неулыбчивая и немногословная женщина, работящая хозяйка очень умна – на постое в хате немецкий майор, а она не только связная у партизан, но еще и неопытного Павла наставляет сурово. Этакая нэнька-Украина, что скрывает нежность за ответственностью и внешней неприветливостью, но и в самые голодные, страшные дни накормит сытно, раны перевяжет. И шире – онтологическая всеобщая мать, как опора живущих.
По заданию партизан Павел устроился шофером к немецкому генералу фон Эберштайну, возил его даже в ставку фюрера, что находилась в винницких лесах. Автор этих строк все же проконсультировался со специалистом – возможность подвернулась. Специалист высказался в том смысле, что если бы такое написал какой-нибудь генерал из «Общества изучения истории спецслужб», то текст всерьез бы не приняли: немецкая контрразведка работала исправно, у них было 2 млн пленных и захваченные штабные документы; перед тем как назначать какого-то русского шофером к немецкому генералу – а это должность не ниже командира дивизии, фотографию этого русского направили бы по лагерям с приказом проверить однополчан, сверились бы с архивами, и через месяц на столе у контрразведчика скорее всего лежала бы исчерпывающая справка на воентехника такого-то ранга Зернова.
То же касается и иных поворотов сюжета. Генерал, которого перевели в Берлин, увез Павла с собой: партизаны больше не доверяли ему из-за того, что Павла отпустили из тюрьмы после захвата на проваленной явке. За Павла заступился генерал – это тоже из области сюжетных допущений, ибо в реальности эсэсовцы с удовольствием взялись бы и за генерала. Фон Эберштайн участвовал в заговоре против Гитлера, был арестован и казнен, единственным, кто остался с его осиротевшей дочерью, оказался Павел. И снова повезло – ему достались документы на имя чеха, что объясняло акцент. В шинели офицера ПВО, раздобытой в бутафорском цехе театра, он в интересах подполья изучал флактурмы – устрашающего вида огромные бетонные оборонительные башни с зенитными установками на крышах, очень сильный образ; и снова не попался. «Генералу из «Общества изучения…» писать такого нельзя, но девушке-филологу – можно», – сказал анонимный специалист.
Роман между Павлом и Лило был бурным – представительница многочисленной, мелкой, невероятно косной, всегда и поныне почти поголовно разделяющей гибельные для себя самой русофобские взгляды кайзера Вильгельма и Гитлера немецкой аристократии вела с возлюбленным политические беседы, – но коротким: Павла захватили и расстреляли. Читать эту обширную лирическую часть интересно, она вовсе не «мыльная», а, напротив, пожалуй, наиболее мощная. Изначально существующая историческая дистанция между русским, советским молодым человеком и немецкой баронской дочкой сама становится важным героем повествования: природа и характер любовных переживаний Павла для влюбленной в него немки незнакомы и не совсем понятны. Эта его любовь-жалость, любовь-совесть, безусловно подчиненная долгу, при всей пылкости ответных чувств вызывает у Лило тоскливое недоумение.
Специально консультироваться с бывшими (?) разведчиками не хотелось как раз потому, что сюжет здесь – основа второстепенная. Главная основа – замысел современного романа о Великой Отечественной войне. Точная плакатность, легкая усваиваемость образов и сюжета переводит разговор в плоскость вопроса о том, обязательно ли роман о важных вещах, о Родине, о нашей цивилизации должен ужасать мощью, трагическими картинами жертв и потерь, вызывать гнев и желание немедленно водворить справедливость. Может быть, читателя можно пронять чем-то еще? Сделать героев близкими, узнаваемыми, показать их мотивы не слишком отличными от современных? Если Дарья Андреева ставила перед собой такую задачу, то ее выполнила.
Роман «Личная война Павла» – смелый эксперимент в условиях традиционной прозы. Дарья Андреева сумела гармонично соединить особенности восприятия представителей разных культур и эпох, людей разных мировоззрений, причем как героев, так и читателей. Представляется, что молодая баронесса и комсомолец, русские и украинцы в ее романе будут интересны как ветерану с его осанкой, так и юноше или девушке с планшетом. Писательница не идет по пути лучших образцов военной прозы, таких как, может быть, «Выбор» Юрия Бондарева, и не насилует, осовременивая, свой материал. Дарья Андреева сочетает, казалось бы, несочетаемое, говоря обо всех смыслах далекой для современной молодежи войне интересно, но без соцреалистической и без современной китчевой фальши.
