Разбивая мифы

СПб.: Росток, 2010–2012. (Институт научной информации по общественным наукам РАН)

Михаил Никифорович Катков (1818–1887), 195-летие которого незамеченным прошло в феврале текущего года, принадлежит, вне сомнений, к числу самых ярких деятелей русской культуры XIX века. Его, как бы мы сейчас сказали, толстый журнал «Русский Вестник» среди изданий этого разряда в России, бесспорно, был самым ярким. Достаточно сказать, что на его страницах появились четыре из пятерки (все, кроме «Подростка») великих романов Достоевского, а также «Война и мир» и «Анна Каренина»… Хотя критиканы могут напомнить, что общение Каткова с писателями не было ласковым, что были жесткие конфликты, изъятия из рукописей и прерывание печатания. Да, это так, но парадоксальным образом и это подтверждает крупность лиц и дел: там, где Катков, всегда было горячо и страстно, там искали истину на разрыв.

Реформатор российской армии, генерал-фельдмаршал Милютин заметил однажды, что публицистика Каткова действовала «под знаменем ультрарусского патриотизма», но и здесь надо искать особое наполнение привычных, якобы однозначных по смыслу слов. Грузин по матери, Катков прошел серьезную школу европейского романтизма, учился в Берлинском университете, прекрасно знал не только эстетическое учение Шеллинга – философ ввел его в свой домашний круг, и москвич едва не женился на его дочери. Он всю жизнь занимался педагогикой, но и здесь его взгляды не имели ничего общего с обскурантизмом, скорее наоборот: их отличает отчаянный прогрессизм на грани экспериментаторства. Например, Катков обосновывал необходимость сокращения часов на преподавание русского языка в пользу древних языков: «Живой язык никогда не может быть предметом сериозных грамматических изучений. Преподавание своего отечественного языка в средних учебных заведениях вполне достигает своей цели, если только регулирует практическое применение его…». Наряду с этим «изучение древних языков есть в то же время и изучение своего родного языка. Изучая их, что иное делает учащийся, как не сравнивает с ними непрерывно, шаг за шагом, в каждом слове, в каждом оттенке выражения свой родной язык?»

Размышляя об университетской реформе и об общих началах образования и просвещения, Катков почти сто тридцать лет назад высказал идеи, которые и сегодня весомо врываются в нынешнюю повестку дня: «Весьма естественно думать, что в политических и философских воззрениях правительство держится законов, преданий, народной мудрости, наконец, церкви своей страны. Если так, то следовало бы предполагать, что правительство обязывает преподавателей преподавать, а студентов слушать патриотические и православные доктрины. Но если бы правительство возымело бы такие виды, то оно поставило бы себе неисполнимые задачи. Где нашло бы оно этих просвещенных патриотов, которые из недр своей страны, из ее истории и духа ее народа извлекали бы мудрость своих проповедей? Не вернее ли, напротив, в заведениях, посвященных науке, строго держаться только ее требований? Патриотической мудрости для обязательного преподавания и усвоения в университетах правительство административными способами не создаст» («Университетский вопрос», 1884)…

Таких неожиданных – и живых, практических – открытий в каждом томе сочинений Каткова множество. Хотя сам энтузиаст и главный редактор собрания сочинений Каткова Александр Николюкин к итогам этого труда относится сдержанно, напоминая, что в нем только пять томов, а вдова великого публициста выпустила 25 томов его передовых статей в газете «Московские ведомости»… Так что заложена лишь основа современного катковедения.

Хорошим дополнением к трудам Каткова стал том «Михаил Никифорович Катков: pro et contra», где собраны прижизненные и первые полемические публикации, а также воспоминания современников о личности и трудах мыслителя, оболганного российскими социал-радикалами, а затем большевиками и их разномастным охвостьем.