Двое в пустоте

– М.: Текст, 2013. – 158 с.

Бесконечное путешествие по кругу – стремление во что бы то ни стало покинуть город, чтобы потом, покинув город, во что бы то ни стало в него вернуться, – и сопровождающие его бесконечные разговоры как бы о жизни. «Что же можно сказать о жизни такого, что бы не было уже сказано? Очень многое. Например, что ее вечно заносит черт-те куда». Два персонажа, периодически сливающиеся воедино с рассказчиком, который «был с ними все время», делают и говорят нечто осмысленное, понятное им, всему окружающему их миру и кому угодно внутри него, но не нам.

Роман «Мерсье и Камье», вышедший в 1946 году, – первое франкоязычное произведение Беккета, однако этим его своеобразная пограничность не исчерпывается. В сущности, здесь сталкиваются ироничные ранние «Мечты о женщинах…», «Мёрфи» и «Больше лает, чем кусает» с более поздними мрачными вещами – романом «Как оно есть», пьесами «Не я», «Игра», «Последняя лента Крэппа» и др. Эти двое, Мерсье и Камье, парочка вроде Бувара и Пекюше, путешествующая с зонтиком и велосипедом, – своего рода предки многих последующих беккетовских героев, особенно Владимира и Эстрагона из «В ожидании Годо». Кроме того, их черты узнаются, например, в Моллое, герое одноименного романа из знаменитой трилогии 1951–1953 годов, который, кстати говоря, тоже весьма привязан к своему велосипеду.

Человек, опирающийся на неведомо глубинную идефикс и ритуально повторяющий некие действия в соответствии с заложенным в нее порядком, – одна из ключевых тем зрелого и позднего Беккета. Через постоянные рефрены  жестов, реплик, вопросов-ответов  рождается пустота, внутри которой, по словам Мориса Надо, «впустую двигаются полые люди». Их движения чему-то или кому-то подчиняются, но это не автор, не причудливый сюжет и даже не целесообразность или какая-то истина в последней инстанции. Все происходящее на страницах романа вполне привычно для героев, но непривычно для читателя благодаря несколько смещенной авторской оптике – этакое кривое зеркало.

Отсюда одна из парадоксальных мыслей, возникшая в коллективном мозгу Мерсье и Камье: «Вопреки распространенному мнению, есть места в природе, где бога как бы нет». Они соприкоснулись с пустотой, но пустота не поглощает их полностью: герои действительно полы внутри, но их телесная оболочка еще различима (чего не сказать, например, о героях некоторых других беккетовских произведений). «Я ощущаю только одну необходимость, – сказал Мерсье, – как можно скорее вырваться из этого ада». Город, из которого герои пытаются уйти и в который они неизбежно (причем добровольно) всегда возвращаются, – это и есть вместилище пустоты, если не сказать, что город и есть сама пустота. Брожение по кругу происходит из-за желания «вырваться», а возвращение – потому что на самом деле «вырваться» нельзя, а может быть, и не надо.

На протяжении всего своего вечного путешествия герои Беккета обмениваются лаконичными репликами, иногда нелепыми и потому забавными, но почти всегда приходят к довольно безнадежным заключениям:

Так рождается молчаливая беккетовская трагедия: фиктивные персонажи, монотонно разговаривающие друг с другом и понимающие бессмысленность самого акта речи, но неспособные остановиться. Их обрывочная, проваливающаяся на полуслове, неумелая речь – то единственное, что их наполняет, что не дает скорлупе тела развалиться по швам посреди «ужаса жизни». Подобно «камню такой величины, как с большой дом» у Кириллова из «Бесов», ужас сопровождает Мерсье и Камье повсюду, и они, чувствуя его присутствие, все время друг другу о нем напоминают.

«Ужас жизни» однообразен и всеобъемлющ, а потому не пугает. Предметы, окружающие героев (будь то любимые зонтик или велосипед), дом Элен, который Мерсье и Камье регулярно посещают, сама хозяйка и ее попугай, жители города и проч. – большой и стройный фундамент, на который опирается и пустота, и неотделимый от нее «ужас». Беккет, так сказать, пугает читателя не сгущением красок, не экспрессионистскими уродствами и даже не балаганно-жестоким абсурдом, а полым молчанием, изредка смеющимся над самим собой.