В бытность человеком

Неотвеченные письма, обращения, не получившие отклика, – это всегда жутко несправедливо. 19 июля исполняется 120 лет Владимиру Маяковскому. Хоть немного восстановим справедливость?

Итак, стихи ВВМ:

Товарищу Нетте, пароходу и человеку

Я недаром вздрогнул. 

  Не загробный вздор.

В порт, 

  горящий, 

    как расплавленное лето, 

разворачивался

  и входил

    товарищ «Теодор

Нетте». 

Это – он. 

  Я узнаю его. 

    В блюдечках-очках 

спасательных кругов. 

–  Здравствуй, Нетте! 

  Как я рад, что ты живой

дымной жизнью труб, 

  канатов

    и крюков. 

Подойди сюда! 

  Тебе не мелко? 

От Батума, 

  чай, котлами покипел... 

Помнишь, Нетте, – 

  в бытность человеком

ты пивал чаи

  со мною в дип-купе?

Медлил ты. 

  Захрапывали сони. 

Глаз

  Кося

    в печати сургуча, 

напролет

  болтал о Ромке Якобсоне

и смешно потел, 

  стихи уча. 

Засыпал к утру.

 Курок

   аж палец свел... 

Суньтеся – 

  кому охота!

Думал ли,

  что через год всего

    встречусь я

      с тобою – 

        с пароходом. 

За кормой лунища.

  Ну и здорово! 

Залегла, 

  просторы надвое порвав. 

Будто на век

  за собой

    из битвы коридоровой

тянешь след героя, 

  светел и кровав. 

В коммунизм из книжки

  верят средне. 

«Мало ли, 

  что можно

    в книжке намолоть!»

А такое – 

  оживит внезапно «бредни»

и покажет

  коммунизма

    естество и плоть. 

Мы живем, 

  зажатые

    железной клятвой. 

За нее – 

  на крест, 

    и пулею чешите: 

это – 

  чтобы в мире

    без Россий, 

      без Латвий, 

жить единым

  человечьим общежитьем. 

В наших жилах – 

  кровь, а не водица. 

Мы идем

  сквозь револьверный лай, 

чтобы,

  умирая, 

    воплотиться

в пароходы,

  в строчки

    и в другие долгие дела.

* * *

Мне бы жить и жить,

  сквозь годы мчась. 

Но в конце хочу – 

  других желаний нету – 

встретить я хочу

  мой смертный час

так, 

  как встретил смерть

    товарищ Нетте.

(1926)

Ответ товарища Нетте, 

парохода и человека

Здравствуйте, товарищ Маяковский, пик (Памир, Ишкашимский хребет, высота 6096 метров, ледники – видите, я все знаю) и человек. Не уверен, что правильно Вас понял насчет Ромки Якобсона. Он, кстати, тоже много чего о вас болтает, но я ему не верю. Встречались мы с Вами исключительно в поездах, потом я стал пароходом, а Вы – вершиной, куда можно добраться только на самолете, – какая-то в этом во всем есть тревожащая и не дающая покоя закономерность, не так ли? Может быть, она в том, что никто из наших (я имею в виду – наших наших) не стал после выстрелов ни птицей, ни цветком, ни снова человеком, а все как один – кораблями, строчками, городами, проспектами и станциями метро.

Кроме того, в Вашем Памире пароходы не швартуются, и это значит, что нам с Вами больше никогда не увидеться. Жаль. Вот если б Вы стали морской вершиной, которой я, проходя мимо, мог бы прогудеть что-то приветственное и в рифму, например, маяком… Но я понимаю, что это выглядело бы чересчур нарочито и даже навязчиво для уха людей, ни один из которых не позволит себе назвать маяк Маяком Маяковского. А жаль.

В пику (извините, назло) им всем скажу (уже говорю, гудю): не надо называть нашими именами машины, механизмы и камни, дайте наше имя реке, ручью, бабочке, какому-нибудь новому подвиду ромашки или лютика, я бы хотел, чтобы Теодором Нетте называлось не двухпалубное судно с паросиловой установкой и водоизмещением сколько-то там тонн, а что-то маленькое и живое, пусть даже и связанное с морем, но не так, как я – большой кусок ржавого бездушного железа. Птица. Чайка. Чайка по имени Теодор Нетте – правда же, это звучит лучше?

А Вы, Вы – Владимир Владимирович, кем бы Вы хотели стать вместо пика, кому бы вы с радостью подарили ваше знаменитое имя – какому дереву, какой глазастой и ушастой твари или, может, какому-нибудь новому хитрющему мальчику, мечтающему, как и Вы, о «мире без Россий, без Латвий»? Хотя «без Латвий» – это, наверное, перебор.

И уж раз мы вернулись к Вашему письму, напоследок спрошу: надеюсь, Вы оценили то, как выполнена Ваша просьба насчет – цитирую: «Встретить я хочу мой смертный час так, как встретил смерть товарищ Нетте»?

Прощайте. Бог даст, может, когда-нибудь где-нибудь и свидимся.

Ваш человекопароход 

Теодор Иванович Нетте 1-й.

Снова Маяковский:

Всем

(Москва, 12 апреля 1930 г.)

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выхода нет.

Лиля – люби меня.

Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.

Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят –

  инцидент исперчен, 

любовная лодка

  разбилась о быт. 

Я с жизнью в расчете 

  и не к чему перечень

взаимных болей,   бед

    и обид.

Счастливо оставаться.

Владимир Маяковский.

Ответ правительства

(Москва, 13 апреля 1930 г., 

заказной)

Товарищ Маяковский!

Прискорбно, что в Вашей душе пролетарский мазохизм взял верх над пролетарской волей к жизни и Вы решились покинуть нас тогда, когда впереди еще столько всего интересного.

Насчет семьи не переживайте, покойтесь с миром, сплетничать о Вас тоже никому не позволим, а в отношении того, что усопший любил или не любил, это, простите, решать уже не Вам.

Сейчас обсуждается вопрос о Вашей кремации и/или погребении. Пока мнения разделились примерно поровну, и о чем-то конкретном говорить еще рано.

Сто пятый, триста 

двадцать первый,

Шестьсот двадцатый, 

два нуля.

Семьсот шестнадцатый,

тридцатый,

Пятьсот шестидесятый, мля.

Не третий, не восьмой, 

не пятый,

Не двадцать третий, 

не шестой,

Не восемьсот пятидесятый

И уж никак не нулевой.

Не семь, не восемь, 

может, двадцать,

От силы, может, сорок пять,

Не триста девяносто девять

И не семьсот полсотни пять.

Жаль, что Вы не увидите памятника героям Парижской Коммуны – все говорят, он получился очень симпатичным.

Всего доброго.

Советское правительство. 

P.S. Извините за карикатуру в «Правде» от 5. 05.1928.