Кто-то

Кто-то в это время просовывал палец…

Кто-то в это время подкладывал подушечку под мягкие части…

Кто-то в это время поднимался с кровати, бросался к комоду, выхватывал оттуда четвертушку бумаги и, шевеля губами, читал, сразу же по прочтении забывая слова…

Кто-то в это время, прочитав слова по белой бумажке, кидался обратно в кровать и опять просовывал палец, блуждая в бугристых потемках…

Кто-то в это время то никак не решался просунуть в увлекающую глубину одновременно указательный и безымянный, то вдруг старался просунуть в растягивающиеся потемки всю руку…

Кто-то в это время проверял потемки на осадки и влажность…

Кто-то в это время, отчаявшись и не в состоянии засунуть всю руку, чтобы во всем убедиться на ощупь, думал о леденящей, абстрактной помощи зеркала, но потом забывал…

Кто-то в это время просовывал один палец и удивлялся, что тот почти исчезает в неизведанном лабиринте и продолжает продвигаться куда-то одновременно и вверх, и назад…

Кто-то в это время опять находил в комфортной постели острый, режущий угол бумажки, судорожно разворачивал и читал строчки одну за другой, поднимая к небу глаза…

Кто-то в это время, следуя распечатанной инструкции с Интернета, трогал округлое затвердение с небольшим зевом, «на ощупь напоминающее кончик носа», и убеждался, что сегодня зев полураскрыт…

Кто-то в это время продолжал исследовать со всех сторон твердоватое закругление, не понимая, то это или не то (перед глазами, будто сойдя с диаграммы из медицинской статьи, стоял загадочный круг розоватого цвета с узким черным глазком)…

Кто-то нащупывал это непроницаемое молчаливо-медицинское солнце и пугался находящегося в нем узкого непонятного глаза…

Кто-то оглаживал со всех сторон это мерцающее шароподобие, обмакивал палец в слюдянистую беловатую жидкость и нес ее к розоватому солнцу… Обмазывал жидкостью черный глазок, а другой рукой держал перед носом бумажку, шепча лихорадочно: «Господи, помоги…»

Кто-то, страшась этой самодостаточной плотной округлости, тем не менее пытался до нее «достучаться» и вел палец вверх, а потом выводил его из неосвещенного лабиринта и оказывался на другой, давно изведанной тропке, которую принимался топтать и топтать, пока тело не содрогалось и не становилось сухо во рту…

Отдохнув, доставал с прикроватного столика стеклянную баночку, засовывал туда палец, вытаскивал его обмазанным в тянущейся слюдянистой прозрачности и проталкивал палец в глубины, опять удивляясь, насколько далеко тот проходит и сколько в этом подземном лабиринте гротов, закоулков, пещер…

Кто-то проталкивал палец, находил мистическое розовое солнце с черным глазком и ему поклонялся, окутывая глазок слюдянистостью, принося дары влажной субстанцией, лаской, словами, повторяя про себя: « Господи, благослови».

(…)

Кто-то тем временем пролистывал китайские гороскопы…

Кто-то тем временем читал Кьеркегора…

Кто-то тем временем смотрел на гадалкину сухую, шевелящуюся, как клешня, руку и спрашивал, что же на самом деле случится и как в одном случае посодействовать, а в другом – предотвратить…

Кто-то тем временем отказывался в церкви поставить свечу и вместо этого безбожно бродил в Интернете, выбирая посты из безбумажной неоформленной бездны и решаясь действовать в соответствии с каждым вторым, отметая все, что было сказано в третьем…

Кто-то дезинфицировал пальцы и пропихивал их под затемненные своды, нащупывая непременно круглое, твердое, и тогда гадалки со свечками уходили в небытие, так как под этими сводами скрывался истинный храм…

Кто-то обмакивал палец в жидкое, слюдянистое и бережно обводил по контуру своды, а потом рассматривал то, что осталось на пальце, и видел в негустой пустоте чью-то жизнь…

Кто-то спешил в магазин, находил нужный ряд и нужную полку, и нахождение этой полки и было будущим возникновением жизни… затем доставал из кармана четырнадцать долларов, расплачивался на кассе с пасмурно-смуглым индийцем и шел, помахивая мешочком из полиэтилена, а потом, придя домой, расправлял на колене инструкцию и заучивал ее – как молитву, как «Господи, помоги» – наизусть…