Рифмующие безумцы

Лев Аннинский. Красный век: Эпоха и ее поэты. Кн. 3: Последние идеалисты. Сторожа и дворники. Наследники.
– М.: Художественная литература, 2013. – 504 с.

Бывают антологии, многопудовая тяжесть которых губительна для стиха, и всех погребенных под спудом поэтов жалко. Читать такое столпотворение поэтов и непоэтов невозможно и не нужно. Такими книгами и убить можно.

Литературовед и критик Лев Аннинский поступил гуманно. Он написал несколько книг, разбив на эпохи. Два первых тома – «Серебро и чернь» и «Медные трубы». Это – третий том.

Небольшими дозами, вприхлеб и впригляд – поэта за поэтом – можно принимать на ночь глядя. Аннинский пишет так: «Один мудрец сказал: до двадцати лет все нормальные люди – поэты; от двадцати до пятидесяти – только поэты поэты; после пятидесяти – только безумцы…» Безумных поклонников поэзии у нас немало. Но, как сказала однажды моя бабушка, выходя из церкви, вряд ли те, кто следует за безумцами, намного разумней их!

Персоналии третьего тома – Владимир Корнилов, Владимир Соколов, Алексей Прасолов, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Геннадий Русаков, Николай Рубцов, Иосиф Бродский, Юрий Кузнецов, Леонид Губанов, Наталья Гранцева, Анна Гедымин, Инна Кабыш, Валерий Дударев, Александр Щуплов, Светлана Кекова, Светлана Сырнева и другие.

Другие, даже не будучи упомянуты в этом перечне, думаю, не обидятся. Ведь их упомянул (считай – обессмертил) Лев Аннинский!

Чтобы в голове читающего не возникла каша, книга разбита на главы «1980. Переходящие экватор»; «Последние идеалисты», «Сторожа и дворники»; «Наследники» и «Эпилог».

В книге нет пространных биографических статей (и хорошо, что нет), начинающих отслеживать жизнь поэта от первых стихотворных потуг до наших дней. Лев Александрович афористичен. Одна-две страницы, одно четверостишие и резюме.

Вот, к примеру, Александр Щуплов:

…Он к солнцу найдет  подковырку,
Слезу не удержит в руках.
Он нежность твою под копирку

Размножит в бесстыдных стихах…

«Бесстыдность», пронзившая стих, – знак стыда, пронзившего душу», – автор дает концентрированную формулу поэта.

Строки, посвященные, скажем, Ахмадулиной, претендуют на самостоятельный жанр; иногда даже кажется, что поэт для знаменитого критика – хороший повод для высказывания, красивого жеста:

«Обжигающе-ледяной, кристальный стих Беллы Ахмадулиной изумительно выявляет тему внутренней неуязвимости духа… Есть в сиянии этого стиха что-то лунное: безжалостная безучастность…»

А вот с Вознесенским Аннинского хочется поспорить:

«Его тема трудноопределима. Его пафос не рискует быть безоглядным. Поэт бунта, поэт буйства, поэт «неуправляемых», выплескивающихся красок», – утверждает Аннинский. Но трудноопределимость – это родовая черта поэзии. Попробуй пойми, поймай это волшебство. Стоишь, рот разинув от счастья и плачешь. А Анна Гедымин вонзает в тебя строки, пронизанные любовью и болью:

«Так сон этот – счастливый или страшный? А земля, упокоившая этих посеченных, заколотых, запоротых предков, – покрывает всех без разбора?» Чувствуется, что Лев Александрович не всегда справляется с ролью комментатора, он еще и спорит. Ведь он тоже поэт, только почему-то все, что он пишет, называется критикой. Ну, разве это – не поэзия?

(Валерий Дударев)

«Дальний перегляд с Хлебниковым – в первых строчках: тоска человека, вбитого в пыль толпой. А улыбка на устах, застывшая в последних строчках, – чисто дударевская. Горька жизнь, сладка смерть?»

Так что издателям можно задуматься над четвертой книгой, где уже упомянутые или обойденные вниманием Аннинского поэты попробуют определить суть критика и его метода.

И мы еще посмотрим, кто кого безумнее?!