Декадент-постмодернист

Елена Андрущенко. Властелин «чужого»: текстология и проблема поэтики Д.С.Мережковского.
– М.: Водолей, 2012. – 248 с.

Когда-то философ и публицист Василий Розанов шутил, что фамилия Мережковский звучит хорошо. Взять «том Мережковского» в руки – приятно. Всем приятно высказать: «А я стала читать Мережковского» или: «Я давно занимаюсь Мережковским».

Ирония автора «Опавших листьев» превратилась в реальность. Мережковского переиздают, изучают.

Профессор Харьковского национального педагогического университета Елена Андрущенко анализирует «Вечных спутников», «Л.Толстого и Достоевского», драматургию Дмитрия Мережковского в контексте поиска цитат и иных источников, которыми пользовался писатель при работе над своими произведениями. Также она сравнивает разные редакции рассматриваемых книг.

Так, касаясь «Вечных спутников», ученый обращает внимание на отличия первой публикации текста (издательство «Общественная польза», 1896) и последней авторской редакции в рамках Полного собрания сочинений писателя (издательство И.Д.Сытина, 1914). Несовпадение связано с составом корпусов книг: 13 статей в раннем варианте и 15 в окончательном. Кроме того, в последнем исключена статья «Дафнис и Хлоя» и добавлены очерки о Тургеневе, Гете, а также «Трагедия целомудрия и сладострастия».

Андрущенко указывает на многочисленные источники статей, цитат, которыми пользовался Мережковский. Правда, в ряде случаев они оказывались ложными. Так, при написании программного для себя очерка о Пушкине критик неоднократно обращался к так называемым записным книжкам Александры Смирновой-Россет. Позже их подлинность была опровергнута. Парадокс, но наиболее «сильные» цитаты из Смирновой-Россет взяты из недостоверного текста. Интересно, что тонко чувствовавший Пушкина Мережковский не заметил обмана.

Как и «Вечные спутники», монография о Толстом и Достоевском также строилась на рефлексии других текстов. Впрочем, и она не избежала текстологических неточностей. Например, при цитировании писем Льва Толстого к Ивану Тургеневу Мережковский элементарно перепутал адресатов.

Сама структура монографии, по мнению Андрущенко, характеризуется хорошо продуманной композицией. Книга образует некую триаду: тезис («жизнь») – антитезис («творчество») – синтез («религия»).

Интертекстуальная основа была характерна и для драматических произведений писателя-символиста. Так, пьеса «Митридан и Натан» восходит к новеллам Боккаччо, «Мессалина» – к «Анналам» Тацита. Тенденция заимствования сохранилась и в поздних произведениях. Правда, зачастую в несколько измененном виде. Так, в «Царевиче Алексее» имело место автоцитирование. Пьеса была переработкой романа самого Мережковского «Антихрист. Петр и Алексей». В случае с драматургическим наследием писателя поиск цитат оказывается более затруднительным, так как автор «Павла I» широко использовал стилизацию.

Насколько правомерно говорить о «вторичности» произведений Мережковского? Думается, избранный писателем подход создавал более сложную перспективу и, как это ни парадоксально звучит, за счет неизбежной вторичности обогащал текст большим числом внутренних смыслов, создавал новую художественную реальность. Также нельзя не согласиться с утверждением Андрущенко, что Мережковский «в каком-то смысле предвосхитил некоторые особенности постмодернистской поэтики. Постмодернизм, как известно, снимает со - и противопоставление реальной действительности и литературы, утверждая, что связи между ними не существует: литература делается из литературы, не выходя к событиям жизни. Д.Мережковский, произведения которого «сделаны» из литературы, эти противоречия не снимает, но ощущает... Разумеется, это не постмодернизм, но подобное отношение к тексту является связующей нитью между модернизмом и постмодернизмом».

Когда-то Мережковский жаловался своему знакомому издателю Алексею Суворину: «Я знаю, что издание моих книг невыгодно». Странное высказывание. Два собрания сочинений до революции, монографии о творчестве писателя. И это только при жизни. Так что Розанов в своем шутливом утверждении был прав.