Мой огород и сад тенистый

У заключенных свое искусство, у следователей – свое. Музей тюремного искусства.
Фото Евгения Лесина

За последние годы вышло довольно много книг и исследований, посвященных физическим воплощениям зла и горя России ХХ века. О сотрудниках НКВД написаны их биографии, найдены портреты, установлены места захоронений (чего сложного – на одном только Новодевичьем есть целая так называемая стена палачей). Многие из них завершили свой земной путь довольно быстро – нервная работа располагала к пьянству, а доступность оружия облегчала выбор собственного конца. Одним из таких людей был Валерий Щеголев – рефлексирующий интеллигент с высшим образованием (окончил химико-технологический институт), знанием нескольких языков, музыкант и одновременно сотрудник овеянной страшными легендами «Лаборатории Х» доктора Майрановского, специалист по ядам, блестящий спортсмен и мастер рукопашного боя...

* * *

В отличие от многих сталинских специалистов по тайным убийствам о Щеголеве почти ничего не известно из официальных источников, но зато сохранились многочисленные свидетельства его спортивных воспитанников, друзей и просто знакомых. Так, мне о нем поведал его ученик Будзинский. Они не придавали особого значения службе Щеголева: годы были 30-е, и достаточно было того, что он «работает на благо Родины», но все как один были заворожены его обаянием и всесторонней эрудицией, а учитывая пролетарское происхождение многих из них, еще и благородными манерами сотрудника НКВД. Особую страсть Щеголев испытывал к стихам и декламации. И те стихи, что так любил читать по памяти Валерий Дмитриевич своим молодым слушателям, могли бы очень многое рассказать и о характере декламатора, и о его отношении к службе, и даже о причинах его ухода в мир иной.

По воспоминаниям очевидцев, Щеголев великолепно знал творчество Пушкина, Лермонтова, Бальмонта, Майкова, Кольцова, но были у него и свои любимые произведения, которые он читал особенно часто, например «Баллада» Тургенева. Забытое сейчас, это стихотворение искажалось еще царской цензурой, но удивительно не это. Написанное в 1841 году, почти за столетие до сталинского ужаса, оно настолько точно воспроизводило обстановку допроса, что совершенно непонятно, как оно не было запрещено цензурой сталинской, неврастенично чуткой к тончайшим намекам на реальность. «Перед воеводой молча он стоит;/ Голову потупил – сумрачно глядит./ С плеч могучих сняли бархатный кафтан;/ Кровь струится тихо из широких ран./ Скован по ногам он, скован по рукам:/ Знать, ему не рыскать ночью по лесам!/ Думает он думу – дышит тяжело:/ Плохо!.. Видно, время доброе прошло./ Что, попался, парень? Долго ж ты гулял!/ Долго мне в тенета волк не забегал!/ Что же приумолк ты? Слышал я не раз –/ Песенки ты мастер петь в веселый час;/ Ты на лад сегодня вряд ли попадешь…/ Завтра мы услышим, как ты запоешь»…

Неудивительно зато, почему это стихотворение так любил Валерий Щеголев: ведь оно про работу! Признанный всеми классик русской литературы почти сто лет назад написал стихи про его работу, и логика проста: это было, это – можно, это – правильно. Ведь классик же…

Служба, допросы, пытки, эксперименты с ядами и «сывороткой правды», видимо, переходили в момент декламации в подсознании Щеголева в сферу эпического подвига, когда не обреченный безвинно человек стоял перед ним, истекая кровью, а «сумрачно насупивший голову» разбойник не обращал внимание на кровь, струящуюся из широких ран. Разбойник, а не жертва, а значит, он, палач, прав, он – на работе! Все чинно, красиво, благородно – все так, как не было и не могло быть в жизни, но как очень хотелось бывшему студенту-химику.

Очень любил Щеголев и Requiem вовсе нынче забытого Лиодора Пальмина. «Не плачьте над трупами павших борцов,/ Погибших с оружьем в руках,/ Не пойте над ними надгробных стихов,/ Слезой не скверните их прах./ Не нужно ни гимнов, ни слез мертвецам,/ Отдайте им лучший почет:/ Шагайте без страха по мертвым телам,/ Несите их знамя вперед!/ С врагом их, под знаменем тех же идей,/ Ведите их бой до конца!/ Нет почести лучшей, нет тризны святей/ Для тени, достойной борца!»

Щеголев не раз рассказывал ученикам о том, как участвовал в диверсионных рейдах специальных чекистских групп на территории Манчжурии, как уходил от погони, как попал однажды в капкан и много дней на одной ноге и в одиночку уходил от преследования через забайкальские сопки. Безусловно, сам себя он видел народным героем, идущим сквозь тяжкие испытания к новой, лучшей жизни. А что на пути становится все больше и больше трупов, в том числе тех, кто только что был рядом с ним и кого непонятно кем считать – то ли «павшим борцом», то ли «врагом народа», так это не так уж и важно: «шагайте вперед по мертвым телам»!

Валерий Щеголев, автор доклада «Физиологические обоснования удушающих захватов», написанного им для спортивных нужд, мог и не знать, что в 1937 году в Бутырке от удушья умер его наставник по дзюдо – кадровый разведчик Василий Ощепков. Но догадывался наверняка. И тренировал волю: в особняке спецлаборатории на Мещанской содержались бродячие собаки для опытов.

Наверное, стихи помогали ему какое-то время испытывать в таких условиях иллюзию того, что он нормальный человек. Какое-то время, но недолго. В апреле 1940 года Валерий Дмитриевич попрощался с друзьями (показав при этом пальцем на луну) и вскоре исчез. Через несколько дней стало известно, что он отравился одним из ядов, находившимся в его распоряжении.

Любил Щеголев и еще одно стихотворение, повествующее о его несбыточной мечте. Это «Мой приют» Спиридона Дрожжина.

Люблю я сельский мой приют,

Мой огород и сад тенистый,

Где вечером, окончив труд,

Сажусь под липою душистой;

Смотрю, как облачко плывет,

Как тихо зорька догорает;

Жена мне ужин подает

Иль чай горячий наливает,

А ночь свой полог опускает

И на покой меня зовет».

Но у любителя поэзии не было и не могло быть приюта, жены и покоя. И это логично. Даже если он очень любил стихи.