Дмитрий Колчигин. Нотунг: Стихотворения.
– Алматы, 2012. – 186 с.
Книга Дмитрия Колчигина «Нотунг» – это попытка создания метапространства, внутри которого единым хором могли бы прозвучать все возможные и невозможные речевые регистры. Обладающие сложной визуальной, звуковой, смысловой структурой, стиховые композиции (сверхповести) Колчигина выполнены в различных техниках, но объединены «идеей культурной параллелизации мифолегендарных, контрвекторных в диалектическом единстве мотивов Исхода и Вечного возвращения всех вещей».
Любой метод чтения сверхповестей Колчигина неизбежно заведет читателя в тупик, поскольку из лабиринта «Нотунга» a priori невозможно выйти. Вечное возвращение всего сущего плавно перетекает со страницы на страницу, принимая те или иные аморфные формы, застывая на строчках или им вопреки. Прежде всего конструкция «Нотунга» зиждется именно на абсурде и вышеупомянутой зауми:
Это лошадь из кубышки,
яд прожорливой макоши
и колеса мельниц Клеты
и макот метели клефты
копошится бывшим хлебом,
это лошадь из кубышки,
это к ним гнедая гнева
с неба давит невод
шестоцерки шизоцерки,
ШИСТОЦЕРКВИ
ШЕСТОДНЕВА.
О заумной природе поэзии, в частности, пишет сам автор в послесловии к книге: «Широкое использование природного звука (фонетической зауми) избавляет сочинение от необходимости описания чувств, переживаний, думок и других симулякров (…). Заумь значительно приближает объект творения к субъекту восприятия – система дестигната дестигната дестигната дестигната, господствующая в «умных» текстах и доводящая до своей цели жалкую тень первичной мысли, может быть таким образом, через прямые отождествления, значительно упрощена».
Поэзия Колчигина растет из самой сердцевины метаязыка (не только говорящего, но и изображающего, воющего и жестикулирующего); она стихийна и наполнена мистико-религиозной образностью. Автор ре/деструктурирует нормативное речевое пространство, определенным образом соприкасаясь с постмодернистским мертвым автором и метатекстом, проглатывающим все и вся. Но при всем при этом Колчигин не отказывается от метафизичности, иерархии образов, и автор устраняется здесь не сразу, а лишь после завершения работы. Герметичные территории сверхповестей смешивают в своем нутре визуальное, музыкальное и словесное; заумь здесь первична, остальное – ее декорации и облачения.
Заумь значительно приближает объект творения к субъекту восприятия. Фото Александра Курбатова |
Метапоэтические тексты перемежаются с краткими автокомментариями, не уступающими сверхповестям в своей поэтичности. Так, мы читаем следующее объяснение абсурдной природы мира: «Вода не знает ничего христианского; но только она способна создавать подвижную основу таинства; но без воды не будет христианства. Абсурд не знает творчества, но творчество должно осознавать себя как часть абсурда. Нет ни нового бога, ни критического разума без подземных вод Древних, по сравнению с которыми тотемическая пракультура – новое слово моды…» Абсурд – механизм, приводящий в движение пространство «Нотунга»: «ос собора рабов/ мозговой терменвокс/ крепкий гроб – коробок/ б-г обедает воск». Здесь заумны не только кирпичики-слова и структуры высказывания, здесь заумна сама идея речи, то есть это еще большее отрицание нормативного «умного» текста, нежели вакуумная «Поэма Конца» Гнедова, «кнуструэмы» Чичерина или «железобетонные поэмы» Каменского.
Поэтические конструкции Колчигина глубоко анаграмматичны, иногда это практически чистое анаграмматическое письмо: «Атональные долмы Тота / об таланты Тантала топот». В пространстве «Нотунга» все созвучно, даже облик символов. Рациональные структуры сталкиваются с иррациональным воплощением. Первичный смысл заменяется звуковой оболочкой; анаграмматического соответствия достаточно для соединения слов внутри строки, если понятие строки вообще применимо к сверхповестям «Нотунга».
«Дмитрий Колчигин активно использует для создания поэтических произведений музыкальные формы на основе разных языков и погружения в многомерные пространства духовных, философских и художественных практик», – пишет в предисловии к «Нотунгу» Сергей Бирюков. Действительно, нам предложено взглянуть на философско-художественные территории речи сквозь призму музыки, изложенную не (и не только) на нотном стане, но и в прихотливых извивах языковых контуров, обволакивающих каждую сверповесть Колчигина. Находясь на стыке всех существующих авангардных практик, автор сделал тот самый следующий радикальный шаг – к синтезу речевой и внеречевой природы; к созданию универсального поэтического высказывания.