Порты Ефима Зубина

Сейчас у Ефима, поди, заплат-то еще больше. А в деревне Башково, глядишь, скоро приступят к подготовке первого этапа выполнения продовольственной программы.
Фото Владимира Захарина

1920-е годы были счастливыми для советской сатиры: они дали нам Булгакова, Зощенко, Ильфа и Петрова. К юмору обратились и серьезные писатели – Пантелеймон Романов и Вячеслав Шишков, отразившие крестьянское восприятие революции. Продолжали работать в сатирическом жанре Маяковский и Демьян Бедный. Первые шаги делал в эти годы замечательный литературный пародист Александр Архангельский. Однако если ограничиться только этими именами, наше представление о юморе послереволюционных лет будет сильно обеднено: оркестр ведь состоит не только из солистов, а также и из других исполнителей, создающих ансамбль. А в нем немало незаслуженно забытых писателей веселого цеха. Наверное, не зря в советские времена так и не вышло ни одной по-настоящему правдивой антологии юмора 20-х годов. Такая книга разрушала бы пафос и мифы о нашем счастливом житии-бытии. Именно таким зловредным произведением оказался вынесенный на суд читателей рассказ «Порты Ефима Зубина» Владимира Тоболякова, где без прикрас, так обыденно показан советский быт. Не случайно он был у нас забыт. Я же их нашел в парижском журнале «Иллюстрированная Россия», в котором охотно и постоянно перепечатывались из советской прессы перлы социалистического бытия.

Один советский критик договорился до того, что всякая сатира у нас контрреволюционна. Не один он был в поле воин. В 30-х годах даже проходила дискуссия: а нужна ли сатира нам вообще? Она вызвала иронические улыбки у Ильфа и Петрова, но вскоре «12 стульев» и «Золотого теленка», имевших головокружительный успех у читателей, перестали переиздавать. А когда в 1947 году вспомнили об этих замечательных произведениях и выпустили в серии книг к 30-летию Октябрьской революции, они подверглись зубодробительной критике и были признаны вредными, искажающими жизнь советской страны.

Рафаэль Соколовский

═

После того как в кооператив деревни Башково привезли несуразный товар – всякие там мыла, пудры и помады, мужики решили собрать сход и послать в город ходоков. Синий цигарочный дым вился под потолком и струями выливался в открытую дверь.

– Чего же еще? – Мужики. – Голодранцами ходим…

– Ни у кого цельного зада-то нет. Одни заплаты! Бабы и то лаются: хоть бы аршин ситцу…

– В город надо, к фабричным – так, мол, и так: обносились…

– Чего уж, конечно, в город, – согласился председатель сходки. – Нарядим ходока… Надо только самого делового, чтобы все обсказал…

– Товарищи! – вскрикнул Агафон Блюдкин, изгнанный из сельсовета за пьянство. – Нарядите меня! Я им все обскажу – как по Клару Марксу, так и по Фридриху Энгельцу. Так, мол, и так… Надену плисовые штаны, сапоги гармонькой… Меня послухают!..

– Иди ты со своими плисовыми штанами знаешь куда! – раздались иронические голоса. – Мельтешишь, где не надо.

– Со мной не пропадешь, – не унимался Агафон и, оторвав листочек от календаря, висевшего на стене, продолжал: – Вот тут на грош чтения, а у меня на рупь с полтиной разговор будет!

– Заткнись ты, пустомеля! – зашумели вокруг. – Вякает всякое лишнее.

– Тут надо… – поднялся пожилой, с седеющей бородкой Софронов, – человека с понятием, чтобы бока повытер… Я так мудрую – надоть тут делового выбрать, самого заслуженного… Достойного словом.

– Уж не тебя ли? – раздался молодой насмешливый голос.

Софронов с достоинством погладил бородку и сказал:

– Самого заплатанного надо послать… Мы хоть все в заплатанных портах ходим, а у других и спинжаки в заплатах, и шапки.

– Верно говорит! Правильно! Ай да Софрон! Секретарь, ладь бумагу! Будешь считать заплаты…

А мужики, скинув армяки, стали подходить к столу.

– Ты гляди, гляди с толком, – торговались они. – Не пропусти в счете...

Секретарь принялся за дело: оглядывал очередного мужика и бесстрастно выкрикивал:

– 12 белых заплат, 7 синих, 8 зеленых… Повернись! 10 черных… Итого 37! Следующий!

– Рази такие заплаты, как у меня, найдешь? – спорили мужики. – Этим заплатам век вековать.

А секретарь продолжал считать:

– 9 зеленых, 11 неопределенного цвета… Итого… Постой, это не заплата, а клинышек – один отнимаем…

– Клинышек? – возмутился мужик. – Сам ты клинышек! Настоящая юбошная заплата. Из бабьей юбки… Не срами меня зря…

– 15 черных, 4 белых, 10 зеленых… Итого…

– Церти! – надрывался Коркин, которому в драке выбили зубы. – Церти! За цто обижаете?! Я вон какой цветастый!

Через полчаса секретарь огласил итоги:

– По большинству заплат впереди оказался Ефим Зубин. Ему идти в ходоки…

– Это который рыжий-то...

– Да он и заика немного…

– За него заплаты скажут, – перебил разговор председатель сходки. – У него 62 заплаты: 18 белых, 12 зеленых, 10 черных, 8 желтых, 3 красных и 9 неопределенного цвета.

Мужики зааплодировали.

– Иди покажись!

На сцену вышел Ефим Зубин, рыжий мужик. Был он весь пегий от заплат, и только зубы его блистали белизной, как у негра.

– Вот он я, – сказал Зубин, слегка заикаясь.

– А ну поворотись, чтоб тебя разглядели.

Зубин не без гордости позволил себя рассмотреть со всех сторон.

– Действительно, мужик видовой – глянут на него и товар отпустят, – раздались голоса.

Зубину дали письмо и денег на дорогу.

А через две недели в деревню Башково прислали по сниженным ценам 8 кип мануфактуры.

Вот праздник-то был!

А вскоре, когда слух о мануфактуре из Питера разошелся по уезду, приехал мужик-ходок из села Долгого с просьбой одолжить на неделю порты Зубина.

– Они нам во как пригодятся! – провел он ребром ладони по горлу, прикрытому взлохмаченной дрянной бороденкой.

Журнал «Иллюстрированная Россия», Париж, 1928 год.

Публикация Рафаэля Соколовского