Зерна

Разрезали шов, а там...
Фото Дарьи Варзиной

Слон

Умер слон в зоопарке, а похоронить негде. Лежит туша и разлагается. Иду к директору:

– Где хоронить будем?

Отвечает:

– Все там же.

Легко сказать. Это не трупик скунса, а две тонны мяса. Бегаю по инстанциям, уговариваю кладбища, а всем наплевать. Только жильцам соседних домов не плевать. На улице плюс 20. Вонь стоит страшная. Хоронить слона надо, а негде.

Слава богу, есть бензопилы и знакомый на рынке. Звоню:

– Нужна польская говядина? Без документов, но по отличной цене.

Спасибо ему за алчность. И от трупа избавились, и поминки справили.

Прихожу домой. Жена жарит котлеты, радостная, говорит мне:

– Представляешь, фарш подешевел…

В расчете

Хирург Ляпкин спешил: в операционной умирал человек, а проклятая ширинка никак не застегивалась. Пухлая блондинка встала с колен. Ляпкин наконец справился с ширинкой и заявил:

– За мужа не беспокойтесь. В расчете.

На операционном столе лежал мужчина. Ляпкин взял скальпель и сделал надрез…

Перед домом Ляпкин обнаружил пропажу обручального кольца. Жена поклялась развестись, если вновь заподозрит в измене. На жену плевать, а вот совместно нажитое имущество жаль. Ляпкин напрягся и с ужасом вспомнил, где оставил кольцо.

Проклиная себя за рассеянность, он вернулся в больницу с изуверским планом, к которому за магарыч приобщил дежурного врача и медсестру.

Доставили пациента, того, которого Ляпкин оперировал днем. Дали повторную анестезию. Ляпкин разрезал свежий шов, расширил рану и принялся в ней рыться. Кольца не было. Нашлась только забытая медицинская перчатка…

В то время как понурый Ляпкин возвращался домой, придумывая объяснение жене, пухлая блондинка вышла из ломбарда. Вырученных денег хватало и на новую кофточку, и на лекарства мужу. «В расчете!» – думала она, вспоминая Ляпкина.

Урок философии

Вечером перед экзаменом я всегда трачу деньги на проститутку. Не из-за похоти. Просто верю в закон Ломоносова: «Если в одном месте убудет, то в другом прибудет». И правда: на экзамене деньги сторицей возвращаются мне от студентов.

Жду проститутку. Звонок в дверь. На пороге роскошная брюнетка. Лепота! Одно плохо – моя студентка. Бывают же встречи! Потупившись, говорит:

– Добрый вечер, Константин Сергеевич!

– Добрый, Зябликова! Экзамен на носу, а ты черт-те чем занимаешься…

После «черт-те чем», пуская сигаретный дым, говорю ей:

– Эх, Зябликова, ну зачем проституткой? Лучше бы воровать пошла!

– В смысле?

– Воровство – это когда одалживаешь у других, а проституция – когда себя…

Утром, собираясь на экзамен, обнаруживаю пропажу ручных часов.

Ну, Зябликова! Способная чертовка! Хоть экзамен «автоматом» ставь.

Почему падают самолеты

– И почему только самолеты падают? – вопрошает редактор нашей газетенки. – Вот это тема для статьи, а не твои… детдомовские каннибалы.

– Невелика загадка, – говорю я, – самолеты падают из-за Сухорукова…

Редактор замолкает. Его брови удивленно ползут вверх. Что ж, придется объяснить.

Я был матросом на рыболовецких судах в Атлантике. После рейса мы возвращались домой в Одессу, а судно оставалось в Мавритании на ремонте.

Конечно, перед самолетом мы напились. Напились так, что поразбивали друг другу головы, поломали руки и вообще нанесли колоссальный вред организму. Но в самолет нас впустили. Окровавленных и пьяных. Частный рейс как-никак.

Летим над Атлантикой, половина экипажа уже отошла ко сну, и тут слышится панический крик капитана:

– Ёп*ить, я же насос на пароходе забыл!

Оказалось, владелец судна наказал ему привезти в Одессу топливно-подкачивающий насос, ужасно дорогой. Без него зарплаты экипажу не видать. Воцаряется хаос. Капитан кричит, чтобы самолет разворачивали обратно в Мавританию, а команда едва не бунтует. Массовая паника! И тут стармеха Сухорукова осеняет:

– Ёп*ить, да у парохода топливный насос, как у самолета!

План спасения родился моментально на высоте десяти тысяч километров.

Капитан привез владельцу насос, а экипаж получил зарплату. И только потом из Мавритании пришел факс, что на судне оставлен топливно-подкачивающий насос.

Выслушав историю, редактор долго молчит, а потом изрекает:

– И часто Сухоруков летает?

– Каждые полгода, – говорю я и добавляю: – да что там, он еще и на поездах стал ездить…

Суп

Лютый промышлял тем, что уродовал Божьих тварей. Работу свою любил.

Он ловил акул, отрезал им плавники и швырял туши обратно в море. Изуродованная акула кровоточащим камнем шла на дно и в муках умирала.

Однажды Лютый влюбился в буфетчицу Клаву. Ухаживал, дарил цветы и наконец пригласил в ресторан. Лютого Клава ненавидела, но, пообещав себе заказать самое дорогое блюдо, согласилась. Когда принесли заказ, уточнила:

– Это soupe de requin?

– Да, суп из плавников молодой акулы, мадам, – ответил официант.

Так родилась тема для разговора. Лютый начал рассказ о том, как именно добывают акульи плавники. По ходу повествования Клава бледнела, порывалась встать, а на моменте идущих ко дну акул ее вырвало. Все взгляды посетителей обратились в их сторону, и Лютый в надежде разрядить обстановку ляпнул:

– Может, еще супчика?

Клаву вырвало повторно. Сотрясаясь в проклятиях и рвотных судорогах, она выбежала из ресторана.

Лютый остался один. С разбитым сердцем и супом. И надо бы бежать за ней, но денег жалко. Потому Лютый доел суп и уже не столь опечаленным отправился домой…

Вечером следующего дня Клава, совершая вечерний променад по набережной, увидела, что лодка Лютого пустует.

– А где Лютый? Почему не в море? – спросила Клава у местного рыбака.

– Помер ночью. Отравился супом…

Ремень

Когда Симдянкина бросила третья жена, ситуация стала классической: его уволили с работы, он ушел в запой и в итоге решил повеситься. Но в пустой квартире, где было пропито все, не нашлось веревки. К счастью, чудом отыскался ремень, купленный 30 лет назад в ГУМе.

Симдянкин принялся приделывать его к потолку.

Внутренняя сторона ремня стерлась до цвета ржавчины. Кожа сморщилась. Но в целом ремень неплохо сохранился. Так добротно он был сделан.

Между фабричными отверстиями зияли уродливые дырки, которые Симдянкин проделывал сам, когда толстел или, наоборот, худел. Он даже помнил, как сделал некоторые из них. Эту, в форме расплющенного эллипса, он, исхудав на нервной почве, проковырял шилом после первого развода. Другую, звездообразную, когда располнел, вернувшись из больницы, где пролежал полгода с гангреной ноги.

Прошлое захлестнуло Симдянкина. Самодельные дырки казались вехами его жизни. Он сам был как этот ремень: сморщенный, старый, истертый до нутра, но добротно сделанный. Такой ремень выдержит все: баб, безработицу, предательство, пьянство. Не выдержит он только одного – сдачи в утиль за ненадобностью. Потому что финальная дырка еще не поставлена.

Симдянкин вставил ремень в единственные штаны и пошел в магазин за продуктами. В первый раз за последние шесть дней он собирался нормально поесть.