Дрожжи

Хлебнешь, и ты уже вознесся...
Фото Алисы Ганиевой

Андрей Федорович после смены был уже хороший. Под изогнутыми трубами теплотрассы, пущенной над землей, вышел на набережную, перешел на ту сторону, к парапету, перелез через него и с высоты плюхнулся в воду. Так стало приятственно на душе, что Андрей Федорович даже не греб. Просто лежал на воде, как огромный шар, и балдел. На той стороне были Крутицы с головками стоящих церквей, а чуть правее – стадион «Торпедо» имени Эдуарда Стрельцова. Андрей Федорович в самом деле походил на огромный шар. Если прежде, бывало, приходилось заходить в метро, то он сразу занимал три места, чем возмущал остальных пассажиров.

– Вот откормился-то! – слышал Андрей Федорович, но не придавал никакого значения этим замечаниям, потому что всегда и везде был весь в себе.

Эдик Стрельцов очень уважал самогон, да и брагой не брезговал. Как только Андрей Федорович подплывет с того берега к стадиону, так Эдик тут же с граненым стаканом стоит. Очень любил Эдик из граненых стаканов пить.

Широкая, вряд ли какая птица могла перелететь ее от Дербеневки до Крутиц, в гранитных берегах, Москва-река несла свои седые волны в Мировой океан, по пути принимая в свое русло реку Оку, реку Волгу и более мелкие притоки. Чайки кружили над Андреем Федоровичем, как над океанским теплоходом, и он им подбрасывал в воздух с кормы заранее припасенные кусочки белого хлеба.

Так Андрей Федорович, думая о жизни, доплывает до Автозаводского моста. Конечно, может выбраться на заводской берег, прогуляться до станции метро «Автозаводская», которая до 1956 года называлась «Завод имени Сталина», и доехать до «Павелецкой» одну станцию, но он предпочитает свою Дербеневскую сторону. Вздыхает, любуясь чайками, смотрит в небо.

Тут из-за облаков навстречу Андрею Федоровичу вышел сам Христос, в армейском бушлате и в пилотке со звездой. Но Андрей Федорович сразу понял, что это князь Мышкин в роли Христа, переодетый под простого советского солдата.

Волосатый, небритый Бубликов, в армейском бушлате и в пилотке со звездой, прямо на площади Павелецкого вокзала упал в подземелье. Ему казалось, что он стал трамваем и ехал по 38-му маршруту от Черемушек к Пролетарке. И фамилия его была не Бубликов, его прозвали Бубликовым, потому что он походил, распухший, на бублик. Шел зачем-то по трамвайным рельсам со стороны Дубининской улицы, свернул параллельно зданию вокзала направо, в сторону Кожевнической улицы, тут очень звонко в голове зазвенело, его толкнуло настоящим трамваем, и он упал в котлован. В яму посреди площади. Эта яма тут уже лет двадцать стоит. Или лежит. Или торчит. В общем, Бубликов упал и подумал, что он умер, а когда огляделся, то попал на линию железной дороги, но не у вокзала, а прямо у Дербеневки, на которую кроме как через яму попасть невозможно.

Теперь о самом Бубликове. Лицо его бородатое распухло от постоянного дрожжевания. Сами понимаете. Остался человек без документов и без памяти в добавление к документам. Бубликовым его прозвали сцепщики вагонов из Таджикистана, в оранжевых жилетках, тоже небритые и распухшие, как на дрожжах. Как только Бубликов начинал трезветь, так сразу подкатывали к горлу думы о смерти. Вот если в эту самую минуту не выпьет, то сразу умрет. Проклятая смерть, не дает покоя мыслям!

Спать, не раздеваясь, книгу читать с первого попавшегося места, и обрывать так же на любом месте.

Вообще, в последнее время среди москвичей и гостей столицы, считающих себя москвичами, пошла мода на опухание и толстение. Еще бы! Пухнут как на дрожжах! А Андрей Федорович знай эти дрожжи денно и нощно производит на дрожжевом заводе на Дербеневке, куда простой человек попасть никак не может, как Бубликов через котлован.

Спросите: почему бетонный забор на Даниловской набережной выкрашен в желтый цвет?

Гвозди в шпалы забивайте. На солнце. Чтобы по спинам под оранжевыми жилетками ручьи пота стекали.

– Опять пьяной лежит, черт старый! – шипит змейкой Стеша, шумя по полу веником.

Произносит с усладой именно с ударом на «о»: «ПьянОй!» Словно это Ной какой. Стеша, в черном платье, как уборщица в церкви, и в белой косынке, с желтым лицом, как будто из кости, харкает в плевательницу на столе между окнами и накрывает плевательницу марлей. Рядом с плевательницей стоит трехлитровая пузатая банка с брагой. Стеша время от времени подсыпает дрожжец, чтобы Андрей Федорович далеко за бражкой не ходил.

Андрей Федорович приходил со своего дрожжевого завода усталый, садился на табурет, а Стеша, кашляя и отхаркиваясь, подавала ему таз с горячей водой, нагретой в чайнике для мытья ног. Андрей Федорович долго сидел, посапывая, с ногами в тазу, пока ноги не становились ватными и красными. После этого ел, облизываясь и громко стуча ложкой по тарелке. Он любил стучать ложкой по дну тарелки и когда ел брагу, и когда хлебал, как суп, самогон. Не может бесшумно подцепить дрожжевые блюда, а все норовит со стуком.

Дрожжи выращиваются путем размножения грибов в определенной питательной среде – мелассе, которая является отходом свекловично-сахарного производства, или же из отходов спиртовых заводов путем выделения отработанных дрожжей из мелассы – спиртовой бражки. Меласса – темная густая – эх, хороша, когда ложкой ее хлебаешь! – жидкость, в которой содержатся сахароза, азотистые и минеральные вещества.

Там, где одна ветка железной дороги приходит в тупик, стоит сарай, в котором живут Андрей Федорович со Стешей. Тупиковая шпала выкрашена, как и положено, в черно-белый пунктир, мол, хода дальше нету. Ан нет, ход кому нужно везде в Москве есть. Вы что, этот тупик со шпалами и сараями между бетонными заборами Москвой называете?! А как же еще? Конечно, это Москва-матушка.

Как только Бубликов очнулся, то увидел между путями сарай.

– Вы давно тут проживаете? – спросил Бубликов у Андрея Федоровича, который, расстегнув штаны, поливал шпалы, отвернувшись от Москвы.

– Я родился тут, сызмальства живу, – сказал Андрей Федорович, усиливая мощность струи, которая передвигала даже мелкие камни.

Бетонный забор идет, не прерываясь, несколько сот метров, поверху натянута колючая проволока, за забором раскинулся пустырь, заросший бурьяном и крапивой, из которой виднеются, как по всей России, брошенные бетонные плиты, углами впиваясь в небо с рогатинами ржавой арматуры.

Кто и почему огородил этот район, понять совершенно невозможно. К тому же прямо за сараем Андрея Федоровича стоит огромная черная в мазуте бочка на колесах, с золотым профилем на лбу, под которым сияет солнечно с отливом газосварки надпись: «Иосиф Сталин». Паровоз находится под парами, в тамбуре бродят дрожжи, по изогнутым трубам перегоняются в котел, и с шипением вместо простого пара выходит в бидоны и бочки первоклассный самогон, первач.

Вместо хлеба и зрелищ – войну и водку!

– Это дети и внуки победителей откушивают брагу и первачок! – сказал с чувством Андрей Федорович и добавил: – Кажный божий день перед боем по сто грамм, и вперед, в атаку, за Сталина!

Он всегда говорит «кажный» вместо «каждый». Искажает литературный язык Москвы, паразит. А ведь делает это специально, нравится ему это «н» вместо «д».

И почему только этих людей рисуют во всем их уродстве, со всей их гнусностью, показывают убогую, нищую их жизнь, изображают вечно крадущимися, охваченными тревогой, по самым грязным тропам жизни. Нет, вот они, полные сил, гуляют на Дербеневке на железной дороге, поют песни, пляшут и спят прямо под палящими лучами солнца на насыпи летом, или в снегу, не замерзая, потому что закалены открытым воздухом Москвы, как медведи или волки.

Паровоз – это локомотив, а локомотив – это паровоз. Возит, понимаете, паром. И даром. На нем независимая паросиловая установка, состоящая из котла и поршневой паровой машины. Установка эта переделывает брагу в самогон, а в механическую работу движущихся колес не переделывает, потому что стоит на месте, на запасном пути. «Иосиф Сталин» состоит из трех основных частей, объединенных в одно целое: котла, паровой машины и экипажа. Экипаж конструктивно связывает котел и машину в одно целое. К экипажу приварен тендер, который служит для брожения дрожжей и прочих составляющих браги, как то: кусков хлеба, собираемого по всей Москве друзьями Андрея Федоровича, картошки, травы, крапивы, древесных опилок, яблок, груш, апельсинов, лимонов, винограда и всего того, что на рынках вываливают в железные помойные баки. На экипаже паровоза размещены котел, паровая машина, будка машиниста.

А там уже какие-то цыгане в красных юбках и черных с розами платках табором приходят попробовать бражки с песнями-плясками. Они кричат, визжат, а цыганские мужчины с черными кудрями произносят тосты за Иосифа Сталина, любимого вождя. Инвалиды на костылях, на колясках грудятся у паровой машины, вырабатывающей первач.

И хрущевки, и Москва-река, и пена, и газы... Фото Евгения Лесина

– Черт-те что! – восклицает Бубликов. – Вся Москва сюда повалила!

От такого разгула Стеша собрала сумку на колесиках и уехала к сестре в Павлов Посад. И в самом деле, все обитатели трех вокзалов уже начали перебираться на рельсы, и других вокзалов, и из брошенных домов пошли сюда размножаться дрожжами разнообразные человеки, которых даже милиция не берет.

Эти люди вроде бы были, но их не было. Неучтенка.

– Ты пей, не оглядывайся! – кричит один другому у паровоза. – Чего зенки вылупил? Не ндравится товарищ Сталин?! Сейчас в расход тут же, на рельсах пущу!

Этому, как и Андрею Федоровичу, нДравится коверкать литературный язык Москвы.

Ну, нДравится ему, и все! Ну что ты с ним будешь делать, если ему НДРАВИТСЯ?! И кричат, и галдят, как грачи, которые опять прилетели.

Бездомные и счастливые, как птицы, например, скворцы или трясогузки, человечки по путям и между сараями ходят с прижатыми к волосатым ушам заграничными мобильниками, говорят друг с другом долго и вдумчиво, при этом видя друг друга, и тыкая пальцами друг в друга, и звонко хохоча.

Скоро всех бродяг приучат и к Интернету, который поставят прямо в «Иосифе Сталине», а потом и совсем по ту сторону монитора переселят, потому что бродяги станут все как на подбор виртуальными, цифровыми.

Страсть! И не то еще тебе наговорят на Дербеневке взращенные на дрожжах люди! Готовность браги можно узнать по специфическому, слегка горьковатому, привкусу. Образование пены и газов прекращается, хотя при встряхивании выделяется определенное количество пузырьков. Запах из резкого превращается в кисло-сладкий.

– Дербанем на Дербеневке! – выкрикивает тост сам Андрей Федорович.

Павелецкий вокзал, Кожевническая ул., Шлюзовая набережная (только к Павелецкому вокзалу – две остановки), Новоспасский мост, Дербеневская ул., 1-я ситценабивная фабрика (обратно – Дербеневская набережная), детский сад, Павелецкая набережная, 2, 56-я городская больница, Хлебозавод, 3-й Павелецкий пр.

Павелецкая дорога разрезает пол-Москвы надвое, и переехать напрямую с одной стороны на другую практически невозможно. Нужно делать огромные крюки. Вот сначала, пожалуйста, объезд вокруг самого Павелецкого вокзала. Да, еще режет, не стесняясь, Москву напополам великая Москва-река, петляющая по городу, как ей хочется. Со Щипка можно глухим, тупым, грязным, примитивным, узким, советским Жуковым проездом перевалить через многие железнодорожные пути Жуковым мостом – наследием примитивизма всей империи, которая умышленно не строила дорог, не строила мостов, не строила тоннелей, вообще ничего для удобства людей при Сталине не строившая, кроме высоток для сталинских холуев, шахт и доменных печей для выплавки стали для танков, пушек и другой военной техники, чтобы враг нигде не прошел, был побежден морозами, бездорожьем и дикими расстояниями. Если в Нью-Йорке небоскребы тянутся, это понятно из названия, в высоту, то у нас расстояния, словно небоскребы в длину!

Вот с этого мостика хрущевской эпохи... Тут надо сказать об этой эпохе как о сплошной серости во всем: серые убогие пятиэтажки, серые заборы оборонной промышленности, серые мозги партийцев на трибунах, серые лица в телевизоре... Хрущев все время торопился, стремясь завершить историю при жизни одного поколения. Поколение минуло, разбрелось не по коммунизму, а по кладбищам, а в наследие следующим поколениям достались эти убогие строения «без архитектурных излишеств» и вот этот жалкий мост в Жуковом проезде через многие железнодорожные пути. Да, прямо тут, у железной дороги, вовсю работает дрожжевой завод.

Что же такое дрожжи? Почему им придается такое значение? Дрожжи – это, кто не знает, разновидность микроорганизмов, дрожжевых грибков, способных превращать одни органические соединения в другие, более простые по своему строению. В пищевой промышленности: в виноделии, пивоварении, сыроварении и хлебопечении – в зависимости от вида продукции применяются несколько видов брожения, значит, несколько видов разных дрожжей.

Бесконечные пути железной дороги пропахли углем и нефтью. Постоянный металлический стук, визг, раздирающий душу, тормозов электричек, с искрами во тьме позднего вечера токоприемников. Дрожжевая Дербеневка началась в 1881 году, когда впервые в России Бенедиктом Гивартовским был создан винокуренно-дрожжевой завод. Долго трудился с тех самых пор Андрей Федорович, чтобы прямо с завода, скрытно, протянуть трубу в тендер паровоза «Иосиф Сталин».

– Прямо тута родились? – не затруднил себя повторением вопроса Бубликов.

– Здесь прямо, в дрожжах.

Рождение в дрожжевом тендере паровоза само по себе было самой счастливой и завидной участью, какая могла выпасть на долю Андрея Федоровича.

Когда пьешь, то не думай о других делах. Пьянство есть главное дело жизни! Бубликов взглянул на огромный паровоз, из тендера которого через край переливалась пахучая жидкость. Усмотрев в его взгляде жажду, Андрей Федорович взял алюминиевый ковшик, подхватил немного падающей просто так жидкости и поднес Бубликову. Тот повел носом сначала влево, потом вправо, как и положено человеку, встречающемуся с неизвестным напитком, затем, узнав знакомый пьянящий душок, глотнул раз, глотнул два и ожил сразу, как цветок после поливки. И про смерть забыл. Все ему показалось вокруг радостным и красивым, а не как в неприглядной промзоне, оказавшейся на набережной с железнодорожными путями и составами на них в самом центре Москвы. Так больное тело обрастает здоровыми клетками.

– Как родились в дрожжах?! – удивленно спросил Бубликов.

– Путем размножения!

– Раз-мно-жения, – повторил по слогам зачарованный Бубликов. Основным сырьем, ведь это и ребенку ясно, для изготовления человека являются всего четыре компонента: мука, вода, соль, дрожжи. А тут все рядом: Москва-река, дрожжевой завод и хлебозавод.

– Ты на старые дрожжи будешь? – спросил Андрей Федорович. Нужно знать, что содержание витаминов в дрожжах во много раз больше, чем в овощах, молоке или плодах. Особенно много витаминов содержится в сухих дрожжах, так как процесс удаления влаги при сушке и обработка их ультрафиолетом не сказываются, понимаете ли, на качественном и количественном состоянии витаминов, а наоборот, способствуют их сохранению, вот так, а не иначе.

– Да, на старые дрожжи, – подтвердил Бубликов, никогда не бывавший трезвым.

– Ну, если на старые дрожжи, то захорошеешь сразу, – сказал Андрей Федорович и громко, со слезой в голосе запел на мотив известной в народе нашем песни «Когда б имел златые горы»:

Андрей задумался о жизни,
Грустит и пьет десятый день,
А Бубликов веселый ходит,
Все время думает про смерть┘