Максим Лаврентьев
Юрий Милославский. Возлюбленная тень: Роман, повесть, рассказы.
– М.: АСТ: Астрель, 2011. – 474 с.
«Уж не Жорж ли это Милославский?» – думал я, бешено перескакивая с заглавного рассказа «Лампа, или От шума всадников и стрелков» к роману «Укрепленные города». Многое на первый взгляд совпадало. Булгаковский домушник, более известный по гайдаевскому фильму «Иван Васильевич меняет профессию», тоже был мастером отмыкания потаенного. Упомянутая картина вышла на экраны аккурат в 1973 году, когда автор «Возлюбленной тени» усвистал из Страны Советов в Землю обетованную, что для многих до сих пор еще равносильно сдаче шведам Кемьской волости. Читая о жизненных перипетиях легкомысленной Анечки Розенкранц, яростно продираясь сквозь занозистый еврейско-диссидентский дискурс «Укрепленных городов», я думал уже о Хлестакове, якобы написавшем «Женитьбу Фигаро», «Роберта Дьявола», «Норму» и┘ «Юрия Милославского»! У Гоголя, если кто забыл, дочка городничего замечает: «Но, позвольте! Ведь «Юрий Милославский» – это же господина Загоскина сочинение?» – и Хлестаков соглашается, однако добавляет: «...А есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой». Вспомнилась и двухлетней давности статья «Пушкин – Гоголь – Хлестаков», читанная в случайно попавшемся литературном листке. Автор статьи – «Ю.Милославский». Ну, точно – Он!
А до любви-то был всего один шаг. Влюбился я, как ни странно, в кабинете следователя, где Михаил Липский, привезенный для «разговора» в КГБ и там артистично «обработанный», готовится самозабвенно и упоенно «стучать». Ай да Милославский! Ай да┘
Вот тут-то пришлось взяться за книгу всерьез и, полагаю, надолго.
В недавнем интервью «Часкору» писатель советует начинать чтение с рассказа, давшего название новому сборнику. Узнай я об этом заранее, сразу попытался бы ухватиться за «Возлюбленную тень» («Ombra adorata») с этого конца, но теперь кажется мне наиболее прямым путем в книгу другой рассказ – «Ройзин». Блистательная миниатюра о состарившемся и понемногу выжившем из ума комсомольце 20-х годов, ждущем неведомо откуда таинственного вызова – и дождавшемся его! «Но когда пришел долгожданный окончательный сигнал, Исаак Борисович оказался не в состоянии вовремя собраться и прибыть». Вместо того к нему домой пожаловали две сущности из плоти и крови, да еще и в белых халатах. «Мне самому надо ехать, товарищи, спасибо. Хорошо, что вы прибыли, но мы – комсомольцы двадцатого года – не привыкли к машинам. Как-нибудь доберусь». – «Нет, Исаак Борисович. – И двое из непонятного Ройзину стационара оказались возле него вплотную. – Есть распоряжение вас доставить, вы ж человек партийный, дисциплинированный?»
Вышедший не из «Ревизора» или «Шинели», а скорее из гоголевских же «Записок сумасшедшего», наш автор под стать классику не только исключительной человечностью своей прозы – черта, уже подмеченная рецензентами, – но и тем, что он тоже в основе своей поэт (и поэт, надо заметить, любопытнейший). И уж если «Мертвые души» поэма, то каждый рассказ Милославского я назову, пожалуй, лирическим стихотворением. Каждому из них сообщены максимальные плотность, насыщенность, многомерность – признаки текста, по которым только и надобно отличать высшее из словесных искусств. Да вы попробуйте прочитать хорошее лирическое стихотворение, пропуская в нем строки и целые строфы. Ничего не получится! Ничего не поймете! В подлинной поэзии слова и стоят в единственно верном порядке, и связаны – все – между собой воедино хитроумнейшим или чудесным способом. Типичный прозаик – Достоевский, типичные поэты в прозе – Гоголь, Хлебников (его «Есир», например), Вагинов, Хармс, Платонов┘ И безусловно, всенепременно Юрий Милославский.
 Тень – это не только прошлое, но и наше будущее... Пьер Сублейрас. Харон, переправляющий тени. 1735–1740. Лувр, Париж |
Не в этом ли причина его двадцатилетнего пребывания в тени нашего глухого времени? «Среди глупцов не должно быть поэтом», – когда-то раздраженно бросила моя покойная знакомая. Вот Юрий Георгиевич им как бы и не был. Живя в Америке, писал воспоминания о Бродском, вел телепередачу для православных русских американцев, публиковал исследования об иконах и странноприимцах. Но нечто изменилось – в первую очередь стараниями Елены Шубиной, буквально вытащившей прозу поэта из красного во многих смыслах и во многих же смыслах темного угла. Так что теперь для меня не столь важно, куда подевался юркий Жорж и что сочинял Хлестаков. Теперь ведь есть другой Юрий Милославский, так тот уж мой.
