Татьяна Зоммер
Марина Князева. Тайна пути: Сборник: стихи, афоризмы, поэмы, притчи, рисунки/ Предисл. Станислава Айдиняна.
– М.: Школа радости, 2011. – 192 с.
Умные женщины не ищут гармонию. Они сами себе и культурология, и гармония – из чего угодно в жизни вяжут смысл и вплетают его в локоны стихострок. И да прибудет на свете еще одна красота, которая спасет мир! Марина Князева – и журналист-культуролог, и прозаик-драматург, и поэтесса – создатель поэтического проекта «Живое пространство», и автор книг, и старший научный сотрудник факультета журналистики МГУ. И я не хочу читать ее (шестое по счету) умно-красивое литературно-художественное издание так, как обычно читают книги. Я предпочитаю разглядывать ее стихи как диковинные рисунки – на выставке или в пространстве альбома. В пространстве связанного интертекста и интеракта – себе подобных с себе подобными. Иногда – если очень хочется – даже переворачиваю стихи вверх ногами.
Нетрудно догадаться, что ключи к стихам Марины и есть рисунки, а рисунки – своеобразные шифры к стихам. Сквозная вязка: строки нанизываются сверху донизу без права на передышку, без отрыва руки – так «вяжется» на одном дыхании не только стихотворение, но и рисунок – по собственной методике, названной Мариной изосерфингом. Плыть по волнам экспромтной мысли, записываемой в графическом и вербальном выражениях, гармонично дополняющих друг друга: «И застываю столбом неподкупным –/ соляной столб и тот мягче!/ Не подходи – как гора, рухнем./ Кратер вулкана и тот заплачет».
Создается впечатление, что такой синтез графики и стихов был присущ автору изначально, но тяга к экспромтному рисунку проявилась совсем недавно. Только два года назад Марина позволила графическому таланту определиться, самостоятельно выйти на поверхность, зазвучать в книгах и выставочных залах. На страницах книги стихи и рисунки вновь связываются и разговаривают друг с другом – как оловянные ложки, солдатики или балерины на столе Андерсена. Неудавшиеся персонажи, любовь, искусство и даже сама жизнь будут перерисованы, переписаны автором заново: «Город создала река/ из моста – своего ребра».
Марина Князева и персонажи «воспитывает», и сама идет по жизни, как стойкий солдатик. Девочка-поэтесса с синдромом отличницы могла бы погибнуть на поэтической ниве при первой же неудаче-подножке. Если бы с 15 лет не закалялась в студии МГУ «Луч» Игоря Волгина, куда была принята в виде исключения еще школьницей за стих «Июль в Казахстане», который и сегодня остается талисманом, включаемым ею почти во все поэтические издания: «Этот липкий скованный покой,/ Желтый камень воздуха крутого┘/ Бьется надоедливой осой/ Жаркий луч в окно пустого дома». И если бы ее «соседом по парте» на журфаке МГУ не оказался Владимир Климов, выступивший добровольным тренером, обучавшим в обеденный перерыв в соседней рабочей столовой – под звуки крепкого мужского мата, чавканье и звон кастрюль – писать стихи и книги: «Ее антикварная внешность┘/ маркизы,/ отправленной в шахту/ за углем забот┘»
 Умная женщина сама себе гармония... Марина Князева. Спасенная. Иллюстрация из книги |
Почти все стихи в книге – заголовочные. И заголовки эти – сама кровь, квинтэссенция стиха: «Кто прожил вместо тебя», «Я училась письму у стрекоз», «Миротрясение», «Русскость», «Смертный-Бессмертный»... И это – не единственное исключение из нынешних поэтических «правил». Бывает, на целую книгу ни одной ценной мысли, а здесь и философских изысков – хоть пруд пруди: «Вы незнакомы./ Но все, что происходило с ним –/ Сделало тебя/ Неузнаваемым для самого себя». Стихи и рисунки связываются и вписываются в единую книгу жизни. И не поймешь, где заканчивается словесная нить и начинается вхождение в интеракт с рисунками. И нить в рисунках – непрерывистый абрис, – как и в мире, все связывает. Словно указывает дорогу, распутывает графический путь мысли, свернутой до этого в клубок Ариадны-Марины, – и мы уже не сможем заблудиться в лабиринтах многосмыслового стихотворения: «Временные мысли занимают пространство/ откровения/ Временные люди играют роль/ незаменимостей / Временное жилье выдает себя/ за убежище/ Временность выдает себя за/ Безвременье». Для того и «вяжутся» стихи и пишутся рисунки – чтобы сохранять спокойствие в непростом мире. Многомерность стиха можно почувствовать в стихотворении «Русскость»: «Я верю в русских./ Русских всех племен./ Я верю в нас, рассеянных по свету./ За морем. За чертой./ Мы оживем / Великой русской лаской к человеку». Столица этого неспокойного мира, конечно, Москва. И она в гражданских стихах поэтессы – даже не «Третий Рим», а Помпея. Тогда и Марина уже – «помпейская кошка»: «Как кошка я предчувствую –/ Везувий/ Вибрирует./ Магнитный фон рябит┘»
Образность и детская непосредственность в стихах и рисунках подкупают: «Самолеты –/ Как небесные дельфины/ Мягким носом, словно мяч/ Толкают облако». И дает поэтессе поэтическую свободу. Строгая рифма «Пока еще стоит январь/ Я верю: судьбы поправимы» соседствует с раскованными верлибрами. И в самых проникновенных из них ясно звучит общечеловеческая песнь земли. Стихотворение «По утрам» хочется привести полностью: «Когда по утрам просыпаются мои братья –/ кусты и деревья, и у них в жилах течет рассвет,/ я ощущаю в своих сосудах/ радость птичьего горла, готового петь –/ как хотят мои руки купаться в ветре/ и петь песни травы, целующей Солнце!/ Я – один из твоих танцев, ликующая Вселенная,/ я – одно из твоих растений, земная семья./ Моя религия – радость дыхания,/ моя вера – верность живому,/ моя судьба – танцевать по утрам,/ когда все на земле забыли,/ как страшны люди./ Я – живая песня беспамятства цветущих».
