Записал Михаил
Все западное он перемалывал очень по-русски...
Фото из архива Егора Радова
28 февраля в книжном магазине «Гилея» состоялся вечер памяти Егора Радова (1962–2009). В день рождения писателя собрались его родные, друзья и поклонники. Выступили дизайнер Андрей Бондаренко, филолог и музейный работник Михаил Дзюбенко, владелец магазина «Гилея» и первый издатель Радова Сергей Кудрявцев, поэты Александр Еременко, Амарсана Улзытуев и Сергей Шабалин, прозаики Игорь Яркевич и Андрей Бычков. Предлагаем вашему вниманию некоторые из выступлений...
Андрей Бондаренко, дизайнер
Мне очень приятно, что собралось столько людей. Мне кажется, что Егор был бы очень рад. Он любил, когда о нем вспоминали. Ему бы славы побольше, он бы и прожил подольше.
Он был удивительным, уникальным человеком, совершенно без кожи. У него не было никакой защиты от этого мира. Он был из очень хорошей семьи, но это не давало ему никакого иммунитета. Дикий романтик, непонятно, как он прожил даже такое количество лет.
Он говорил вещи, которые никто не говорил, Обладал колоссальной эрудицией, и при этом – абсолютный ребенок. Мне всегда казалось, что ему 12 лет, вот уже 12 лет с половиной. Где-то до 14 прожил, но не повзрослел. Таких людей мало. И лучше таких людей при жизни любить и помогать им.
Я почти все его книги оформил. Для одной из книг мне пришлось его фотографировать. Я сказал ему, что ему надо прийти, буду фотографировать. Об этом узнала его мама. Погладила ему рубашку с белым воротничком. Он ко мне пришел. Я его сфотографировал. Показываю эскиз, он спрашивает: а где же рубашка? А там только лицо. Не-хорошо, говорит, мама очень обидится, она же гладила столько времени рубашку. Он был социальный человек – в плане социальной ответственности. И удивительно тонкий в таком человеческом общении – и с незнакомыми людьми, и со знакомыми.
А слава к Егору еще придет...
Андрей Бычков, прозаик
У мертвых есть преимущество перед живыми. Их среди нас нет. И в этой другой оптике все резче вычерчивается фокус – в чем же суть того, что они успели сделать здесь, на Земле? Если бы меня попросили кратко определить путь Егора Радова, то я бы сказал так. Его интересовала не литература в общепринятом смысле этого слова, его интересовало искусство литературы. Он был заворожен эстетикой, а не этикой. А это, как выясняется, довольно рискованная вещь. Потому что тогда различие между добром и злом для вас становится вторичным. И даже более того, вас начинает занимать зло. Вы ищете новое Небо и новую Землю, и путь к ним лежит через исследование негативности. Общество, конечно, не прощает вам ваших поисков. Общество вас проклинает. Так было и с великими французскими поэтами и писателями, начиная с Бодлера и Рембо. Но сегодня французы любят и почитают своих проклятых, потому что понимают, что эта «проклятость» и есть, может быть, последняя человеческая ценность. Ведь речь идет прежде всего о свободе. У нас, в России, все, увы, по-другому. Высшее «Я» поэта, писателя – игрушка в руках стадных сил. Советских или либеральных, как выясняется, не так уж и важно. «Жестока каждая Луна, и Солнце каждое уныло», – как сказал Рембо. Егор Радов сполна испытал это на себе. Его труд был просто затоптан копытами бесчисленных литературных козлов. Но Радов все же знал один секрет и потому нашел и свою новую Землю, и свое новое Небо. Он знал, что дело поэта, как сказал Малларме, – работать в перспективе на «никогда».
Александр Еременко, поэт
Егор удивительный человек. Все это знают. Прожил, как хотел, эту долбаную жизнь. Может, кого-то обидел. Кого-то обрадовал┘
Уберите этих гадов.
Что стоите все подряд?
Если рад Егорка Радов,
То я тоже очень рад.
Сергей Шабалин, поэт
Мы виделись довольно редко, к сожалению. В основном у него дома. Несколько последних лет он вел очень замкнутый образ жизни. Всякий раз Егор умудрялся найти в разговоре какой-то ключик и повернуть беседу так, чтобы было интересно. В делении на славянофилов и западников, но был, безусловно, западник. Но при этом очень русским человеком и все громадные пласты европейской и американской литературы перемалывал очень по-русски. И какие-то вещи, которые для европейца условность или метафора, Егору казались чуть ли не призывом к действию.
Наша последняя встреча произошла летом 2008 года. Мы целую ночь пили, выпили какое-то громадное количество алкоголя. Утром я проснулся от игры на пианино. Егор играл какие-то классические вещи. А я в ответ сыграл на гитаре несколько песен Высоцкого. Егор сказал: нет, Серег, после такого запоя играть классику на пианино гораздо сложнее, чем Высоцкого. Радов был еще и музыкально одарен к тому же.
Игорь Яркевич, прозаик
Смерть Егора – первая большая смерть в новой русской литературе с 1992 года. Я до сих пор не пришел в себя. Егора убили. Его убила ситуация в русских издательствах после прихода Путина. Издатели раскрутили Пелевина, а Егора просто перестали издавать. Я все это видел. Мог ли я ему чем-то помочь? Очень немногим, поскольку сам находился в похожей ситуации. Смерть Егора я простить не смогу. Как и все те, кто соотносит себя с русской литературой. Сегодня возможности издавать Егора нет.
Опыт Егора, когда он перешел на ту сторону сознания, интересен и понятен большому количеству людей. Но для этого должны выходить его книги. Егор был звездой, но очень странной звездой, когда неясно, чем закончится вечер: то ли приемом в посольстве, то ли в отделении милиции. С днем рождения, Егор!
