Зло и кровью сердца

Лев Лосев. Меандр: мемуарная проза.
– М.: Новое издательство, 2010. – 430 с.

Вышедшая посмертно книга Льва Лосева (1937–2009) стала подведением итогов его работы в литературе, а отчасти – и жизни. Состоящая из трех частей – воспоминаний о Бродском «Про Иосифа», собственно мемуаров «Меандр: рассказ самому себе» и яркого памфлета – «Москвы от Лосеффа», она заставит каждого читателя задуматься – кого потеряла русская словесность в прошлом году.

«Меандр», написанный поэтом, представляет собой шедевр русской прозы, столь измельчавшей в последнее время под натиском масскульта. Безупречный вкус помножен на безошибочное нравственное чувство. При этом Лосев был одним из умнейших людей нашего времени – сразу вслед за Бродским и знал многих великих, отчего его воспоминания особенно ценны – и тем, кого он описывает, и тем как он это делает. Если оглянуться на русскую литературу в поисках предшественников или схожих образцов мемуарной прозы, то, как ни странно, на ум приходят воспоминания Ивана Бунина, столь же беспощадные, яркие и врезающиеся в память. Бунинские портреты Алексея Толстого и Есенина, Маяковского и Блока, Кузмина и Сологуба пристрастны и злы, но тем и ценны. Лосев умеет быть злым и непримиримым, но в целом мягче и элегичнее. Целый мир ленинградских поэтов навсегда останется в памяти благодаря его воспоминаниям. Красильников и Уфлянд, Еремин и Кондратов, Виноградов и Михайлов не забудутся благодаря своему другу – в годы их расцвета скромному и незаметному. И это один из парадоксов. Леша Лифшиц, бросивший лет в двадцать писать стихи, служивший в журнале «Костер» и через эту службу подкармливавший друзей халтуркой, обессмертил их, ибо во всей яркости они помнятся только благодаря его рассказам, да и как поэт настолько их превзошел, что «филологическая школа», она же – «круг Михаила Красильникова», теперь воспринимается просто как раннее окружение Льва Лосева.

Все эти симпатичные и, бесспорно, талантливые люди оказались на поверку милыми неудачниками, тихо спившимися годам к сорока, в лучшем случае ушедшие с головой в быт, в строчкогонство советской халтуры. И только Лосеву дано было раскрыться во всем блеске – и подобно Бунину, в эмиграции.

Дружба с гением – непростое испытание. Величие может подавлять, его можно не разглядеть. Нельзя не вспомнить Авилову, на долю которой выпало счастье дружбы, а то и любви с Чеховым, но которая искренне считала Антона Павловича писателем второго ряда по сравнению с Горьким, не говоря уж о Толстом. Лосев общался с Бродским более тридцати лет, и его воспоминания о нем продуманно тонки. Скорее это ряд наиболее характерных зарисовок вперемешку с размышлениями, не цельный портрет, а материал для будущих исследователей Бродского. Точно так же и Бунин вспоминал о Толстом и Чехове фрагментами. Но есть и разница – Бунин о Чехове, который был старше его на десять лет, пишет как о равном себе, лишь чуть-чуть более одаренном, Лосев же без всяких экивоков признает Бродского (который на три года моложе) гением и соответственно относится.

Самая же сильная часть книги однако не о Бродском (про него все самое важное Лосев сказал в других местах, в его жезээловской биографии и многочисленных статьях), а собственно «Меандр», то есть воспоминания о своей жизни в первую очередь. Такого выдержанного соотнесения личной судьбы с превратностями своего века трудно найти в русской мемуаристике. Перед нами проходит – пунктирно, в виде цепочки эскизов – вся жизнь поэта, от младенчества и даже времен, предшествующих его рождению, до эмигрантской старости. Автор призывает нас не искать смысла и сюжета в своей жизни и потому предлагает читать «Меандр» как заблагорассудится, не обязательно в хронологическом порядке.

Описываемые Лосевым ситуации равно интересны, связаны ли они с известными людьми или же повествуют о незначительных для постороннего этапах его взросления. Вдумчивая наблюдательность, сарказм, благодушная ирония, элегическая грусть, лингвистическая многозначность в равной мере сослагаются в главках «Меандра». В очерке об Александре Кондратове «Homo ludens умер» эта смесь дает потрясающий эффект, создав едва ли не лучший в XX веке портрет поэта.

Некоторое удивление вызывают купюры в «Москвы от Лосеффа», книге, напечатанной одиннадцать лет назад в «Знамени» и представляющей собой самое яркое описание 90-х годов глазами совершенно отстраненного эмигранта, неожиданно приехавшего на пару недель в Москву по личному имущественному делу и обалдевшего от царившего здесь хаоса и хамства. По сути, это памфлет, но памфлет, поднимающийся на уровень наихудожественнейшей литературы. Это и мемуары о современности, и дневник современника, и меткие зарисовки людей и ситуаций. Эпиграфом к «Москвы» могли бы быть поставлены слова Иосифа Бродского из его знаменитого венецианского телеинтервью, в котором он выражает опасение относительно распада социальных связей в постперестроечной России, цинизма как мироощущения, недостатка солидарности между людьми.

Зачем Лев Лосев написал «Москвы от Лосеффа» – не очень понятно. То ли так он хотел взять реванш за проигрыш судебного процесса, то ли скинуть с себя эмоциональное напряжение, то ли выразить культурный шок от встречи с бывшей родиной. Но в любом случае мы остались не внакладе – больно хороша получилась проза, написанная зло и кровью сердца.