Почти документальное кино

Недвижимость – это не просто окна-двери-плинтусы-потолки, но и символ жизни человеческой.
Б.М. Кустодиев. Голубой домик. 1920. Государственный художественно-архитектурный дворцово-парковый музей-заповедник «Петергоф»

Екатерина Донец. Частный маклер. – М.: Олимп, 2010. – 224 с.

Быть может, самое трудное в литературе – то, что ошибочно считается самым легким: показ повседневности, меняющихся картинок бытия. Каждый наш день – такая «картинка», каждый разговор может быть перенесен на бумагу и оставлен навечно. В этом смысле роман Екатерины Донец «Частный маклер» – ход почти документального кино: сохранено полное правдоподобие жизни – бытовое, интонационное, событийное; восстановлен – в формате небольшой, легко читающейся книги – мир женщины, рискнувшей заняться риелторским делом. Непредсказуемым, опасным, трудоемким.

Итак, возвращение производственного романа? Почему бы нет? Татьяна Соломатина пишет о врачах, Юлия Латынина – о металлургах, Екатерина Донец – о риелторах.

Героиня не делит свою жизнь на работу и «личное»: риелторство поглощает почти все ее время, и ее «черная книга риелтора» – и рабочие записи, и дневник, и возможность выплеснуть на бумагу то, что не проговоришь никому. «Из ежедневника: Пробегая мимо церкви на работу, почти каждый день вижу его у церковной калитки. Престарелый даун. Вечно улыбающийся. Обязательно даю ему десятку – специально накануне намениваю, чтоб утром в кошельке была десятка. Он принимает деньги медленно, церемонно, на меня почти не глядя. Зовут его Костя. Он – мой талисман: если утром он стоит у церкви и я даю ему десятку – значит, день будет удачным, все получится, даже самая дохлая сделка или переговоры – все кончится хорошо. Если Кости почему-то нет утром у церкви – плохи мои дела. Жаль, не знает, не догадывается Костя-даун, насколько сильно зависит от него мой маленький бизнес...»

Великолепно передано настроение будничной суеты, бесконечной круговерти – адреса, телефоны, поездки, клиенты, автобусы, метро, – из которой вырастают нежные побеги, цветы людской искренности, исповедальности, доверия, жажда простого человеческого общения, жажда высказаться и быть понятым: «┘Она позвонила поздно вечером, когда я уже почти спала, упомянула общего знакомого, который ей меня посоветовал, представилась и почему-то запнулась на полуслове. Даже, как мне показалось, всхлипнула. Я спросила:

– У вас что-то серьезное случилось, что-то неприятное?

– Нет┘ Вы знаете┘ я счастлива. Я впервые счастлива, а ведь я уже старуха┘

Тогда я поняла, что разговор этот – надолго, и недвижимость будет, очевидно, в самом конце его. Я зажгла свет, села в кровати и сказала:

– Рассказывайте...»

Так производственный роман незаметно перерастает собственно в прозу – сначала в зарисовки судеб, что проплывают перед нашей риелторшей в разных квартирах и комнатах, которые она помогает купить-продать, а потом и в людской хор, драматическую симфонию целой эпохи – и часто уже ушедшей, умершей эпохи. Профессионализм купли-продажи недвижимости и пронзительность наблюдения – а порой и участия! – в сонме чужих жизней, внезапно становящихся близкими, своими, родными (и все же остающимися за плечами, когда кончается сделка), сплетаются, взаимодействуют. Героиня ощущает себя причастной к чужому горю и радости. Учится жить на чужих ошибках. Непредвзято оценивает происходящее, извлекая уроки для себя. Помогает другим – например, подруге Рите: консультирует ее, подсказывает, как избежать при сделке мошенничества, интриг, нажима, шантажа. Подруга довольна: «Еще через несколько дней в трубке моей раздался громкий хохот:

– Слушай, ну ты даешь!.. Все именно так и было, почти слово в слово: и покупатель объявился, и просмотр, и предложение продлить договор┘ На просмотре этом я чуть со смеху не удохла – я же знаю, что все это спектакль! А они играют, стараются┘»

Человек, да. А недвижимость? Что такое для героини дом? Каменная кладка? Окна-двери-плинтусы-потолки? Или символ-знак жизни человека, живое существо? «Дом, приговоренный на снос. Выщербленные окна, сиротливые острова обоев на боковых стенах, вместо потолков – небо. Унизительная старческая нагота. Милый, незнакомый дом, я люблю тебя любовью всех пригретых тобою, живущих где-то ныне или уже давно умерших, водивших детскими пальцами по завиткам обоев и сладко вдыхавших прохладу твоих лестничных маршей, в короткое время покинувших тебя со слезами или без сожаления...» Это одна из лучших страниц романа, подчеркивающая связь живого и неживого, человека и творения его рук, камня и сердца, современников и тех, кто ушел навсегда. Как и лиричнейший, абсолютно простой, на ноте усталости и просветления финал «Частного маклера» (героиня на заработанные деньги покупает себе кусочек земли и дачу в Абрамцеве).

Да и что есть вся эта книга, как не интимное, доверительное письмо нам – о жизни, о смерти, о любви?