Семейка, в которой нет умерших

Рада Полищук. Семья, семейка, мишпуха. – М.: Кахоль Лаван, 2010. – 208 c.

Новая книга Рады Полищук как бы продолжает уже написанное – «Одесские рассказы, или Путаная азбука памяти», «Жизнь без конца и начала», трилогию из рассказов «Да упокоятся с миром их души». Все эти вещи только на первый взгляд не связаны между собой ни героями, ни сюжетами, ни даже жанрово (хотя автор признается, что не любит точные жанровые определения, да и не имеет это для нее никакого значения). На самом деле вполне можно себе представить, что это единый текст, в котором все истории дополняют и поддерживают друг друга, углубляясь и разветвляясь в общее прошлое, в единую корневую систему. Легко вообразить, что все это – один большой род-клан, большая семья, «аза мишпуха» – «та еще семейка», как любят говорить Тенцеры, персонажи новой книги.

Рассказывая о семье в широком смысле слова, легче понять, откуда они все взялись – такие странные, совсем не похожие, любящие, враждующие, злые, добрые, всякие. Аза мишпуха!

Начинается повествование с XIX века. С патриархального уклада еврейского украинского местечка где-то под Уманью. С древнего мира, где герои похожи на библейских персонажей. С сильными страстями и крупными чертами характеров, как у античных персонажей. Сперва был Арон, и он без памяти любил Ширу, а она водила его за руку, как маленького, а он и был маленький, на голову ее ниже, и у них, как у Авраама и Сары, долго не было детей, а потом все-таки родился Гиршеле – злобный, как волчонок, почему его и прозвали Вульф.

Кстати, традиция носить сразу два имени – данное при рождении и данное по заслугам, как у Якова-Исраэля, сохранилась до начала ХХ века. Вот и в прозе Рады Полищук двоятся имена, двоятся и личности персонажей: для кого-то она Нешка, а для кого-то – Геня, для кого-то он Колюня, для кого-то – Арон. И это – две большие разницы, хоть человек один.

В этой культуре материальное, бытовое никогда не было первичным. А потому уместны фантазии и экстраполяции. Вот девушка Шира пошла купаться с еще незнакомым ей юношей Ароном, она хорошо плавает, он плохо, он идет ко дну, а она его спасает и... голышом, наклонившись к нему, откачивает. Могло ли такое случиться в местечке? Думаю, религиозные девушки вообще не умели плавать, как и прочие европейские женщины, пока не ввели в моду купальные костюмы.

Но кто его знает – мир местечка. Навсегда потерянный, невосстановимый, невоспроизводимый. Шолом-Алейхем – это беллетристика, а не этнография, не энциклопедия еврейской жизни. И не случайно Рада Полищук дает одной из своих книг подзаголовок – «По следам молитвы деда». Тот мир только и может существовать сегодня, как плод молитв, снов и фантазий. Экстраполяция уместна в том смысле, что черты характера – категория более устойчивая, чем детали гардероба. Важно то, что все Тенцеры были однолюбы и влюблялись с первого взгляда. Но семьи почти всегда были неполные. Лапсердаки давно не носят, а это осталось. Остались наследственная доброта и искренность, болезненность и невезучесть. И тяга к перемене мест (идущая еще от скотоводов-кочевников, от первого Арона и его брата Моше), и мечта об Иерусалиме – сперва абстрактном, небесном, потом все более конкретном, куда постепенно и переселяется вся мишпуха.

Хорошо, когда семейство большое, даже есть это – «та еще семейка». Франсиско Гойя. Семейство дона Луиса. 1783. Фонд Маньяни Рока, Парма

Думается, что в случае с автором нет никаких сомнений – она наследница по прямой той самой мишпухи, о которой пишет так пронзительно узнаваемо, с перехлестывающими друг друга любовью и болью. Ища себя, находить ответы в прошлом семьи, черпать силы во вчерашнем дне – возможно, это главное, что усвоила автор из дедовых молитв (даже если это не ее дед, потому что своих дедов она не знала – не довелось встретиться, разминулись, как она говорит, в пространстве и во времени). Но что есть время?

Прадед Борух говорит правнуку: «– Мальчик мой, время течет всегда и везде, не останавливаясь. И в ту и в другую сторону. Нет никаких преград. Ты был здесь всегда и будешь всегда, и я, и мой прадед, и твои правнуки┘

– У меня два внука: мальчик и девочка, близняшки.

– Будут и правнуки┘

– Они живут в Иерусалиме.

– Это не имеет значения, мы все там встретимся».

Действительно, не имеет значения, что давно умерший прадед беседует с правнуком, непостижимым образом присутствующим при рождении своего отца, а после ушедший из жизни правнук повторит эти слова своему правнуку, живущему в Иерусалиме.

Выходит – непредсказуемо, да и не важно, где и по какому поводу вновь соберется вся многонациональная мишпуха. И не важно, что при встрече на равных будут общаться мертвые и живые. Потому что на самом деле в такой мишпухе мертвых нет. Это трудно объяснить, надо читать.

Если начнете, не оторветесь от этого чтения – сквозь смех и слезы, сквозь жалость и боль, под шелест молитвы деда и сполохи надежды.