Юлия Качалкина
Перестань меня гладить. Не дал мне пирог, а теперь – пользуешься. Убери руку...
Рисунок Льва Пирогова
Важное уточнение, что называется, «от редакции». Пьеса «Редакция» – художественное произведение, вымысел. Если некоторые персонажи имеют прототипов, а те, в свою очередь, похожи на кого-либо, то это ничего не значит и из этого ничего не следует. Кроме того, пьеса написана более пяти лет тому назад, сейчас уже и прототипы-то эти или по другим редакциям разбежались, или сильно изменились.
Качалкина работала в нашей газете, хотя и недолго, поэтому и впрямь возможно, что хотя бы отчасти описываемая ею редакция чем-то похожа на редакцию «НГ-EL». На следующей странице в художественном тексте Евгения Лесина действуют те же самые персонажи (Лева Булочкин, Воскресенский...), они, признаемся, тоже отчасти напоминают некоторых реальных деятелей книжной культуры.
Из чего совершенно не следует, что именно эти люди работали (или даже работают) в нынешней «НГ-EL».
Поэтому еще раз уточняем: перед вами – исключительно художественный текст, литература, а не какие-то воспоминания или, не дай бог, мемуары.
Вымысел.
Только вымысел.
«НГ-EL»
Действующие лица:
Осип Эмильевич Хесин – симпатичный мужчина лет сорока с длинными светлыми волосами. Роста маленького, злопамятный, но всегда дает взаймы. Носит огромные прямоугольные очки, любит неожиданно вскрикивать и пить «Зубровку» (хотя за этим делом его ни разу не видели). Ответственный редактор газеты «Первопечатник».
Воскресенский – зам Осипа Эмильевича. Тридцатилетний студент. Десять лет учится в Литературном институте им. Горького. Двигается несколько странно – животом вперед. Худой и высокий, выше главного на полторы головы. Тоже любит «Зубровку», но в отличие от Хесина – пьет. Считает себя поэтом.
Лева Булочкин – настоящий богатырь с густыми славянскими кудрями и бородой. Носит всегда одну и ту же военную форму цвета хаки, купленную на Черкизовском рынке. Говорит высоким детским голосом. Наивен и тоже злопамятен. Всегда берет в долг. Самый отчаянный полемист газеты (...).
Действие первое
Акт 1
Небольшая комната на первом этаже старинного московского особняка в центре города. Два окна. Напротив каждого – облезлый письменный стол, на нем – компьютер. У стены – до самого почти потолка деревянный шкаф с тяжелыми чугунными ручками. Распахивается настежь всякий раз, как кто-нибудь, входя в дверь, наступает на одну проклятую половицу. Повсюду книги. У правой стены они свалены в две огромные кучи. Сверху врастопырку валяется чей-то поэтический сборник. День. У одного стола стоит черная спортивная сумка. Среди бумаг и ручек на тарелке – два пирога. Пахнут. Никого как бы нет (Воскресенский сидит за углом – его не видно – и задумчиво читает последний номер «Первопечатника»). За окном беспокоится поставленный на сигнализацию автомобиль.
Хесин (появляясь в дверях, прислоняется к косяку левым плечом и долго смотрит перед собой. Вдруг тихо начинает говорить стихами):
Невозможный старик из Вермонта
Отрастил бородищу для понта.
Не стоит сердиться –
Это не Солженицын,
А обычный старик из Вермонта!..
Воскресенский (высовываясь из-за угла, сильно заторможенным голосом на одной интонации): Рискуешь, Осенька┘ вдруг мы нынче Алексан Саича любим? Дай мне пирог. Гы!┘
Хесин вздрагивает. Дверцы шкафа распахиваются.
Хесин (хмурясь и порываясь к столу и шкафу одновременно): Ну вот, ты┘! Я же просил не пугать меня зря!
Воскресенский (пристально глядя теперь на пироги): Дай мне пирог. Я с утра ничего не ел.
Хесин (запихивая выпавшие книжки обратно на полки – как попало): А сейчас и не утро уже! Ага! Я, между прочим, обедаю! А тебе – вредно. Жирным будешь.
Воскресенский (никак не реагируя на шутку – все так же, на одной интонации): Почему ты такая сволочь? Ну, дай мне хотя бы одну штуку. Ты – завтракал. Дай.
Хесин: Не дам. Я старый – могу неожиданно умереть. Поэтому обедаю дважды. Отстань, Воскресенский (берет оба пирога и заталкивает их в рот, ничуть при этом не давясь).
Воскресенский (возвращаясь к своей газете): Ненавижу тебя. Зараза. Смотри, что я, оказывается, написал. Интересно.
Хесин (уже прожевав и проглотив пироги, облизывается): Что? Икота прошла, да? Расшифровал-таки?
Воскресенский (смутно поднимая глаза от газеты): А ты что, видел? Я вот ничего не помню. Помню, был парк, ты опоздал, потом Лева принес свиную нарезку и пластиковые стаканчики – упаковка пять штук, цена пятнадцать семьдесят за все, и потом – эта баба┘ о-ооо!.. (Горестно закрывает лицо газетой.)
Хесин (подходит к Воскресенскому, облокачивается попой на его письменный стол. Дурашливо-ласковым голосом): Ну, что она? Обидела тебя? Не плачь, маленький! Тетки – они такие! Им только дай поиздеваться над Воскресенским! Не плачь, маленький! (И вправду гладит его по голове грязной рукой. Рука – в масле от пирогов.)
Воскресенский (не замечая подвоха): Я написал, что мы сидели в Покровском-Стрешневе. Мы что, правда там сидели? Ни черта не помню.
Хесин (продолжая издеваться): Мы там не только сидели. Мы там ходили и даже лежали, Сашенька! А Лева наш еще хотел с моста прыгать! Но мы – лично ты – его остановили! Мы не дали ему рискнуть нашими стаканами и свиной нарезкой! Ты – молодчина!
Воскресенский (делая неловкие попытки освободиться от хесинских ласк): Перестань меня гладить. Педераст чертов. Не дал мне пирог, а теперь – пользуешься. Убери руку.
Хесин (отходя к своему компьютеру): Охина требует от тебя фельетон. Я на прошлой неделе писал. Теперь – твоя очередь (кидает ему через стол яблоко. Тот не успевает поймать, и яблоко расплющивается о стенку, оставляя на ней пятно).
Воскресенский (зажмурившись и поджав под себя руки и ноги): Ты – м..дак. Совсем меня убить хочешь. Я и так нервный (...). Я вообще своего псевдонима не помню.
Хесин (обкусывая свое яблоко): Да зачем тебе псевдоним какой-то? Ты и так страшный (...). Давай, работай.
Воскресенский (все больше прикрываясь газетой): Я отказываюсь. По личным причинам. Гы!..
Хесин (злясь): Порочный противный мальчик! Давай, работай. Надоел! Сейчас Охину позову!
Воскресенский (изображая страх): Понял, понял. Клара Цеткин форевер! (Делает неприличное движение руками.)
Хесин (жадно улыбаясь в монитор): Дурак ты, Сашенька!
Раздается звонок по городскому телефону. Хесин и Воскресенский с минуту смотрят друг на друга, ожидая, кто возьмет первым. Наконец, первым берет Хесин.
Хесин: Да. Хесин. Нет. Чистейшая питьевая вода ваша нам не нужна. Мы пьем из-под крана в сортире. Пожалуйста (вешает трубку. Не успевает убрать руку, как раздается звонок по внутреннему телефону. Хесин берет трубку опять): Да. Хесин. Что? Почему не работает? Не могли прозвониться? Минуточку. Подождите, я через пять минут выйду к вам (вешает трубку и смотрит на Воскресенского). Началось. У нас сломался городской телефон.
Воскресенский (безмятежно): Но вода же к нам прозвонилась?
Хесин (хмурясь): Вода-то прозвонилась (...). (Думает. Потом берет трубку внутреннего телефона и куда-то звонит.) Аллё! Это Хесин из «Первопечатника». А вот у нас совсем не работает телефон. Кто-нибудь может его починить? А то мы плачем. Да. Нет. Тот, по которому я говорю, – работает. Как бы я тогда по нему говорил? Ага. Жду (вешает трубку). Идиоты. Страна непуганых идиотов. Сашенька, я сейчас вернусь (уходит из комнаты в проходную. В это время Воскресенский пытается найти в его сумке еще хотя бы один пирог, но ничего не находит и возвращается читать газету. Хесин приходит через пять минут с целой охапкой книжек). Вот они, паразиты! Опять шлют. Мы еще те не отпятирили. Кто у нас пятерку писал? Ты? Не ты? А кто? (кидает книжки куда-то на стол, не глядя). Я здесь подохну, Саш. А я так еще хочу красоты!
Воскресенский (придвигается и гладит Хесина по голове): Не плачь, мальчик. Все обойдется.
Хесин (яростно отмахиваясь): У-уу, извращенец! Уйди, не мучай меня!
Кто-то стучит в дверь. Потасовка Хесина и Воскресенского прерывается, и оба видят на пороге Леву Булочкина. У Левы потный лоб, кудри приклеились к нему намертво; необъятная дубленка распахнута, из-под нее торчит форма цвета хаки. В руках – огромный желтый рюкзак. Взгляд безумный.
Хесин (закручиваясь вокруг собственной оси на стуле): Левочка! А когда ты последний раз мылся? Нам просто интересно с Сашей.
Лева (тяжело глядя на Хесина): Ой, уймись, Ось! Вчера – и ты мне спину тер. Привет, Саш! Ну, кто нас сегодня? А?
Хесин: Да как обычно. Сами. Ладно, кроме шуток: нужно писать фельетон. У Воскресенского – сифилис с нарушением всех рефлексов, и он писать не может. Очки с носа падают. Может, ты?
Лева (располагаясь на свободном кресле): Гнать вас всех отсюда надо. А чего писать-то?
Хесин (осклабясь и жестикулируя): Ну, как всегда: меня во власти не устраивает то, что свою зарплату я пропиваю быстрее, чем ее успевают не заплатить.
Лева: Ось, мы же – частные.
Хесин: Тогда за то, что быстрее успевают пропить другие. Ну, придумай что-нибудь. Ты же умный.
Воскресенский (делает круглые глаза и тычет пальцем в газету): У-оо! Тут реклама!
Хесин (назидательно): Да, Сашенька. Мы живем в стране развитого капитализма.
За их спинами возле двери слышится извиняющееся покашливание. Все трое нехотя поворачиваются.
Автор: кх-кхм!
Звонит телефон.
Хесин (не снимая трубки – в пространство): Аллё!
Лева (снимает трубку): «Первопечатник». Аллё. Нет. Вентиляторы нам не нужны. Зимой мы впадаем в спячку и не мерзнем (вешает трубку).
Хесин: Здрасьте! (Встает со стула, подходит к шкафу и развратно облокачивается на него правой рукой.) С чем пожаловали?
Автор (смущаясь): Я┘ мне┘ я вам звонил. Вчера. Вы сказали, что можно прийти и писать о книжках. Пройти у вас практику.
Все трое Первопечатников лукаво переглядываются.
Хесин: Ну?
Автор (еще больше смущаясь): Я┘ вот. Это собственно все.
Хесин: А ты учишься, что ли?
Автор (оживляясь): Да! Я студент МГУ имени Ломоносова, факультет журналистики. Мой научный руководитель – Зюзюкин Иван Иваныч! (Вид такой, точно все должны при этом имени радостно вскрикнуть. Между тем никто никак не реагирует.)
Хесин: Ну?
Автор: Он нам много рассказывал о вашей газете на семинарах! Мы даже писали работы, анализировали стиль ваших журналистов. Лично я делал литературный портрет Льва Семеновича Булочкина.
Булочкин поперхивается и нервно сглатывает.
Хесин: Ничего, Лева, не бойся. Мальчик делает тебе комплимент.
Автор густо краснеет.
Хесин: О книжках, говоришь? А кто тебе сказал, что мы пишем о книжках?
Вопрос настолько абсурден, что ставит автора в тупик, и тот теряется окончательно.
Автор: Ну, как же┘ у вас в выходных данных написано: газета о книгах и┘
Хесин: Да мало ли что там написано! Это все Илюшка, наш верстальщик, зараза, балуется. А я спрашиваю, почему ты уверен, что мы и вправду пишем о книжках?
Автор: Ну┘
Воскресенский (обращаясь к автору): Где вы видите хотя бы одну книжку?
Между тем со стола соскальзывает какой-то томик и громко падает на пол. Автор вздрагивает.
Автор (показывая на него пальцем): Ну вот, хотя бы┘
Воскресенский: Это – мираж. Фикция.
Хесин: Да и что такое вообще Книга? (Обводит коллег понимающим взглядом.) Яд! Она делает людей умными, злыми и завистливыми. И – жадными. Хотите ли вы, молодой человек, стать злым, жадным и завистливым?
Лева: ...и слепым, как церковная крыса?
Воскресенский: И нищим, как она же?
Автор: Ну, нет┘ я┘
Хесин: Тогда идите молодой человек! Идите и дышите полной грудью! Радуйтесь молодости и никогда – слышите? – никогда не читайте книг! Прощайте!
Лева: Пока!
Воскресенский: Пока!
Автор: До свидания. Спасибо┘ (Уходит удрученный.)
Трое Первопечатников сначала смотрят ему вслед, а потом разражаются диким хохотом.
Занавес.
(...)
