Гегемония матери

Ариф Алиев. Мама. – СПб.: Азбука-классика, 2009. – 320 с.

Мы привыкли к тому, что пара фильм–книга взаимодействует либо как экранизация, либо – есть такой медийный термин – «в поддержку». В случае с книгой Арифа Алиева «Мама» – в сюжетном центре реальная история попытки угона самолета самодеятельным семейным ансамблем Овечкиных. И несмотря на то что Алиев был автором сценария (режиссер – Денис Евстигнеев) и одним из создателей одноименного фильма, дать книге точное определение трудно. Она почти буквально повторяет сценарий фильма – и при этом является самостоятельным, отдельным литературным произведением. И то, что книга опубликована много позже выхода фильма, конечно, не может быть причиной такого впечатления.

Роман начинается пространным заходом, написанным сказовым, стилизованным под бажовский, языком, и повествующим о предках Полины – «Мамы». Такой способ проецирования характеров на потомков использовал Михаил Шолохов в первых главах «Тихого Дона», но Алиев копнул глубже. Юрко-Упырь, основатель сибирского сельца Шуя, – из беглых пугачевцев. Читателя автор не щадит. Сидя в остроге, «Юрко дожидался, пока черви вылезут из трупных язв (умерших сокамерников), и менял наживку – синички и вороны клевали на червя гораздо охотнее┘». Синичек и ворон он поедал. После такой предыстории, по-шолоховски оформленной не каким-нибудь необязательным прологом, а полноценной первой главой, никакие стародиссидентские упреки в адрес бесчеловечной советской власти, заставившей мать одаренных детей┘ и проч. – не нужны: автор более чем четко дает понять, что разговор пойдет о характерах. Что в них, а не во внешних обстоятельствах причина поступка матери, толкнувшей детей на это безнадежное предприятие.

Закадровый голос Лёнчика, с детства парализованного, а после попытки захвата самолета помещенного в психиатрическую больницу, лишенного возможности действовать, а значит, вынужденного думать и оценивать судьбу свою и братьев, в книге Арифа Алиева дан полужирным шрифтом, эти монологи более пространны, но по тексту те же. Более подробно разработаны судьбы освободившихся из мест заключения братьев. Финал тоже отличается от завершения фильма. Мама просит прощения у сыновей, после чего в фильме все начинают жизнеутверждающе резвиться, в книге – внутренний, обращенный к читателю монолог Лёнчика: «Моя мама – необыкновенная женщина. Она могла стать великой актрисой, императрицей, космонавткой. Но так судьба сложилась, что она просто моя мама. И мама моих братьев» – далее перечисление братьев поименно.

Cемейный ансамбль плохо кончил. Караваджо. Музыканты. 1595–1596. Metropolitan Museum of Art, Нью-Йорк

Лишенный предыстории, со смягченным финалом фильм смотрится приглаженным, многотолкуемым: здесь и власть виновата, и трагедия непонятых артистов, и слезы взаимного прощения и понимания┘ Книга гораздо жестче. Игорь Манцов и Виктор Филимонов в статье, до сих пор висящей в Интернете после выхода фильма, рассуждают об образах Земли-Матери и Иосифа Сталина как некоего всеоплодотворяющего Рода в советском кино, пишут о получившейся у Алиева архетипической концепции: «Несомненная инфантильность героев┘ их подростковая манера существования, их тотальная зависимость от «крестной матери»┘ Властная, но, по сути, безответственная, зависимая от своих капризов Баба, с легкостью манипулирующая мускулистыми, а на деле никчемными мужичками┘ В сущности, мать для парней – еще и латентная жена, сумрачная подруга жизни, ведь прочной любовной связи с какой-нибудь женщиной-ровесницей, равно как и самостоятельной семьи, ни у кого из мужчин нет┘»

Жестко, в пределах модной гендерной тематики, но по сути верно. Это подтверждает реальный – не внутренний – монолог Лёнчика: «Зачем ты столько детей нарожала, мама? У Никитки даже могилы нет. А он из нас самый способный был, самый самостоятельный, смелый, красивый и добрый. Он даже обрез не зарядил, не хотел никого убивать┘ Мы поверили, потому что мы тебя любили и все делали ради тебя. И в классе я лучше всех учился ради тебя┘ А ты сейчас новую счастливую жизнь затеяла? И опять ни у кого ничего не спросила. Ты, наверное, думала, я ждал тебе очень. Да ты посмотри на меня. Ничего мне от тебя не надо, мама. Ничего». Безуспешная попытка вырваться из-под влияния архетипической Матери. После двадцати лет, проведенных в тюрьме, она собрала детей и снова распростерла над ними свою власть.