Евгений Зачевский
Готфрид Бенн. Двойная жизнь. Проза. Эссе. Избранные стихи. – Аугсбург: Waldemar Weber Verlag. – М.: Lagus-Press, 2008. – 600 с.
Творчество Готфрида Бенна (1886–1956), несмотря на появлявшиеся время от времени переводы его стихов, в нашей стране остается до сих пор предметом интереса довольно узкого круга читателей, да и сами эти переводы не всегда отвечают духу оригинала. Своеобразным прорывом можно назвать попытку Владимира Микушевича приблизиться к истинному пониманию поэзии Бенна в двуязычной книге стихов «Перед концом света» (2008), что, однако, не означает, что с нею завершилось открытие огромного континента под названием Готфрид Бенн. Тем более что перевод – непрекращающийся поиск постижения сути оригинала, постоянная езда в незнаемое.
Поэтому можно только приветствовать появление книги «Готфрид Бенн. Двойная жизнь», вышедшей под редакцией Игоря Болычева и Вальдемара Вебера при участии Александра Белобратова в качестве филологического редактора. Впервые под одной обложкой представлены не только стихи Бенна, но и его проза и эссеистика, то есть теперь читатель может познакомиться с миром писателя во всех его основных проявлениях. Издание предваряет основательная вступительная статья Вебера, а завершает комментарий к произведениям Бенна – не безошибочный, но вполне приемлемый для ориентации в текстах автора. Как отмечает Вальдемар Вебер, «сегодня, десятилетия после смерти поэта, когда опубликованы тысячи ранее неизвестных его писем, загадок и противоречий нисколько не уменьшилось, – их стало еще больше, так же как все больше подтверждается, насколько глубоко Бенн оставался верен своему девизу:
Чтоб спрятаться,
на то есть грим и маска,
прищурься, будто свет
тебя слепит,
не предавая глубину огласке,
овалом чистым пусть лицо
парит.
(Пер. Ольги Татариновой).
«Под двойной жизнью подразумевается отнюдь не конформизм, не политическая мимикрия и двоемыслие; двойная жизнь – это одинокое существование художника в современном мире: присутствие и отсутствие», – пишет в своем эссе о Бенне русский писатель Борис Хазанов».
Со стихами Бенна читатель худо-бедно знаком, хотя представленные в этом издании переводы являют собой своего рода квинтэссенцию переводческого искусства. Вот, к примеру, «Цветы» в переводе Александра Шмидта: «Серая кровь осени/ отравила озеро,/ и я заболел вместе с ним./ Опустошенный, весь в палой листве,/ берег хмуро встретил меня./ Каждый мой шаг – как ком земли на гроб./ И вдруг передо мной цветник:/ еще живая клумба расцветила хмурость/ туч, озера, разгромленного сада/ и вопиет:/ Я не уничтожима!/ Сожгу я ледяную рожу смерти/ всем рдяным, пламенеющим и страстным,/ что излучает сочность моих форм!/ Бог в помочь!»
 Стихи растут из любого сора: Готфрид Бенн написал свой первый поэтический цикл «Морг» во время прохождения курса вивисекции. А. Трифонов. Аврора |
Но еще больший интерес вызывает проза, до сих пор публиковавшаяся в России в извлечениях. Готфрида Бенна трудно назвать прозаиком в полном смысле слова, ибо его прозаические произведения почти не имеют жанровой обособленности. Его рассказы, эссе, доклады вбирают в себя черты каждого из названных жанров, не становясь окончательно каким-либо из них. В результате этих хождений из жанра в жанр возникает поэтическая проза, напоминающая собой скорее мысли вслух, чем законченное произведение. Поэтому и «Погребок Вольфа», и «Птоломеец», и знаменитый доклад «Проблемы лирики», захвативший не одно поколение немецких поэтов, воспринимаются как одно большое произведение, каждое из которых дополняет или варьирует понимание писателем своего творчества и его отношение к миру. «Абсолютная проза», как этот синтез воспринимается Бенном, оказывается не такой уж абсолютной, ибо в частностях, как и в самом стиле этой прозы, проглядывают время и дух этого времени.
Несомненный интерес представляют тексты, относящиеся к периоду короткого ослепления Бенна идеями национал-социализма, или, как говорит он сам, «опьянения судьбой». Надо сказать, не он один подпал под их влияние. В Европе, приходившей в себя после мирового кризиса 1928 года, раздираемой финансовыми скандалами, партийными распрями, некоторые представители творческой интеллигенции увидели в нацистском движении выражение порядка, устойчивости. Крупнейший ирландский поэт Уильям Батлер Йетс, общепризнанный поэтический гуру Европы Томас Стернз Элиот, реформатор французского языка Луи-Фердинанд Селин, поэт, вдохновитель и покровитель того же Элиота и многих других авторов тогдашнего авангарда Эзра Паунд, не говоря уже о норвежце Кнуте Гамсуне – все эти и некоторые другие авторы, рангом поменьше, вдруг увидели в отлаженной машине нацистской диктатуры некий выход из хаоса, Новый порядок. Правда, большинство из них, в том числе и Бенн, вскоре осознали свою ошибку, и только Паунд продолжал вещать по итальянскому радио на Америку, воспевая мнимые успехи дуче на социальном фронте, да Гамсун все не мог забыть оказанных ему нацистами почестей. Примечательно, что многие из них были не столько истовыми поклонниками идей национал-социализма, сколько расчетливыми политиками, преследовавшими определенные политические цели. Йетс – и не только он один в Ирландии – увидел в нацистской Германии орудие против ненавистной ему Англии. Элиота напугали забастовки рабочих, и профашистская организация лорда Мосли могла послужить неким спасением от них...
В случае с Бенном верх взяли не столько отголоски политических и социальных битв в Германии, сколько ощущение начала нового исторического движения, совершенно не похожего на все предыдущие попытки изменения развития Германии. Небывалый размах во всех областях жизни страны, сопровождавшийся пропагандистской шумихой, ощущение вседозволенности, почти животного упоения породили у писателя надежды на возникновение нового века сродни античности, на появление нового человека – свободного и раскованного. Недаром, хотя и не всегда верно, он так красочно живописует в «Дорическом мире» эпоху предельной свободы и одновременно предельной несвободы нового человека, отдавая предпочтение суровой Спарте в пику просвещенным Афинам.
Правда, вскоре он убедился, что античность и национал-социализм – вещи несовместные, и этот процесс отрезвления нашел отражение в автобиографической прозе «Двойная жизнь», «Погребок Вольфа», «Роман фенотипа», в статье «Искусство и Третий рейх». Однако и по сей день политический проступок Бенна вызывает неоднозначное отношение к нему в Германии и за рубежом. Хотя многие авторы нацистского олимпа, вроде Ганса Йоста – поэта СС и председателя нацистской палаты письменности – продолжали после непродолжительной паузы публиковаться в послевоенной Германии, и все их прегрешения, несопоставимые ни в коей мере с прегрешением Бенна, были забыты, даже прощены. А Готфрид Бенн оставался до конца своей жизни своего рода литературным изгоем, хотя и получил в 1951 году самую престижную в Германии литературную премию имени Георга Бюхнера.
Но история все расставляет на свои места. Поэта, более значительного, чем Бенн, немецкая литература в ХХ веке не знала, а потому его надо воспринимать таким, какой он есть, то есть читать. Здесь уместно привести слова Пушкина о Байроне. В письме князю Вяземскому он возмущался: «Толпа┘ в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы, – иначе».
