От несвободы к свободе

Глеб Шульпяков – поэт, прозаик, главный редактор журнала «Новая Юность» и ведущий программы телеканала «Культура» «Достояние республики». Как нам стало известно, только что писатель закончил третий роман, который станет завершающей частью трилогии, начатой «Книгой Синана» и «Цунами». О том, что это за книга, каков сегодняшний литературный процесс, есть ли внутри процесса безусловные авторитеты и как дальше жить в «новой Москве» – мы и поговорили с автором.

– Глеб, пару лет назад вы говорили о намерении написать роман, который закрывал бы трилогию, начатую «Книгой Синана» и «Цунами». Как продвигается дело?

– Книга практически закончена, все три действительно складываются в трилогию. Речь от первого лица, история одного героя. История того, как от книги к книге он развивается – вместе со мной, с нашим временем. Рабочее название книги – «Фес», есть такое место в Северной Африке. Город, который произвел на меня довольно сильное впечатление.

– Чем вас поразил Фес, можно узнать?

– Через городскую реальность Феса выражены какие-то невероятно глубинные, экзистенциальные для человека вещи. Это дико антропоморфный город. Он вытаскивает из тебя то, о существовании чего ты не подозревал. Открывает в тебе другого, нового. Об этом, в сущности, и книга. Мне, видите ли, кажется, что в человеке, каким его формирует новый век, живет несколько людей. Что он состоит из нескольких личностей, я хочу сказать – не путайте с шизофренией. Поскольку в процессе постижения мира ты неизбежно приходишь к выводу, что реальностей – много, и они разные. Автономны. Поэтому внутри у тебя формируется некая индивидуальная множественность. Это естественная реакция человека на встречу с новыми реальностями. Только так можно остаться человеком, я хочу сказать. Не сойти с ума от встречи с миром. Плюс это идеальное средство защиты от тоталитаризма. Который ведь начинается с утверждения только одной реальности.

– То есть это философская книга?

– Нет, это художественная, сюжетная вещь, которая именно художественными средствами пытается показать: как это? Действие протекает во вполне конкретных декорациях. В нашей, узнаваемой Москве, где жил-жил человек, а потом – раз! – очнулся в глиняном городе с голубыми мечетями. Дальше – больше, ну и так далее┘ Говоря в шутку, «Фес» – это помесь «Книги Синана» с «Цунами». Вещь, примиряющая обе на новом уровне.

– А почему все-таки трилогия? Сюжеты же разные, герои только похожие...

– Смотрите, мы сейчас наблюдаем процесс того, как пространство, именуемое Российской Федерацией, подминает под себя некая новая эпоха. Подминает безрассудно, агрессивно. Алчно. Преступно по отношению к будущему. И эта эпоха моему герою довольно чужда. Эстетически прежде всего. Идейно – неприемлема. Все три книги – это попытка через героя осмыслить этот «переход на новое время». Поскольку писались именно в этот промежуток – от первых шагов становления новой реальности в начале 2000-х до ее полного, тотального утверждения. От свободы к несвободе, грубо говоря. И этот путь во внутреннем сюжете моих книг отпечатался, как мне кажется. Только наоборот, в обратном направлении – как путь героя от несвободы к свободе. Я бы так сказал.

– Ваша последняя изданная книга – это сборник путевых очерков «Общество любителей Агаты Кристи». Насколько вообще долговечна художественная литература?

– Насколько долговечно у человека образное мышление? Способность самостоятельно мыслить? Складывать образы в картины? Если недолговечно, то и худлиту срок недолгий. Это ведь такое кино, где каждый сам себе режиссер. Пока человек в состоянии снимать в голове такое кино, худлит будет существовать. Ну, не говоря о том, что, например, роман – это еще и лучший уловитель того, что происходит с нами. Другой такой формы, чтобы увидеть общий замысел, вектор, – просто нет. А путевые очерки – ну, что с них взять? Это просто форма адаптации к чужой реальности. Пока не опишешь – не поймешь, где ты. Тоже свойство языка, между прочим.

– Вы главный редактор литературного журнала «Новая Юность» и наверняка следите за литературным процессом. Что сейчас происходит в литературной жизни?

– Современный «литературный процесс» – штука довольно примитивная и малоинтересная. С тех пор как оттуда окончательно выдавили художников, творцов, «процесс» все больше смахивает на большой «корпоратив». «Рулят» управленцы – тьма каких-то кураторов, издателей, директоров, таблоидных журналистов и прочей шелухи. Такие интеллектуальные «наперсточники». Связанные корпоративными, экономическими или семейными, дружескими обязательствами. Вот и всё. Возьмите любую премиальную или издательскую, фестивальную или редакционную структуру – схема «кто за кем и зачем стоит» там как на ладони. Учебник писать можно. Ничего сверхъестественного в этом нет. «Литературный процесс» просто повторяет схему, по которой функционирует страна. Точно так же прикрывая свою «жизнедеятельность» демагогией. Просто те горланят, что «жить стало лучше, жить стало веселее». А эти бубнят про филологию или левые идеи. Что я хочу сказать? С литературой произошло то, что произошло со всеми искусствами в нашей стране. Ее «слили», как «слили» серьезное кино, театр, живопись, архитектуру. Настоящая литература занимает сегодня нишу самиздата.

– Но вы-то сами отнюдь не в самиздатских издательствах печатаетесь!

– Пока там есть отделы, которые могут себе позволить некоммерческую литературу – да. Но кризис делает свое дело, даже в крупных издательствах для литературы осталось совсем немного места.

– Есть ли в современной литературе хоть какой-нибудь безусловный авторитет?

– Хороший вопрос. Смотрите, если «литературным процессом» действительно управляют экономика и амбиции, то безусловный авторитет крайне важен. Для противовеса. В других «литературных странах» эту функцию выполняют живые классики. Те, кто может нарушать «корпоративные табу» и называть вещи своими именами. Графоманов – графоманами, наперсточников – наперсточниками. Вскрывать механизмы, так сказать. К сожалению, наши классики по старой советской традиции самоустранились. А мне бы хотелось знать, что думают о сегодняшней ситуации Битов, например. Или Петрушевская. Или Лиснянская. Где их голоса? Почему Ахматова не стеснялась в выражениях, а здесь – тишина? Я только недавно понял, насколько мне сегодня не хватает Бродского. Не поэта – мыслителя. Человека, абсолютно свободного и объективного, точного и резкого в своих мыслях.

– Стихи, проза?

– Стихи пишут все и помногу. Каждая социальная сеть, каждое сообщество – филологическое, таблоидное, премиальное, фестивальное или ЖЖ-шное – давно сформировали свою иерархию. Смешно, что некоторые чисто графоманские сообщества имеют уже довольно солидную историю. В каждом из этих сообществ есть свои «корпоративные звезды». Часто это довольно яркие авторы, пишущие неплохие тексты. Главная их проблема – в том, что они не выходят за рамки сообщества. «Маленького времени», в котором это сообщество живет.

– Так что читать-то?

– Из «молодых» поэтов читать Дмитрия Тонконогова, Ингу Кузнецову, Александра Кабанова, Андрея Полякова, Александра Стесина, Алексея Дьячкова, Максима Амелина, Веру Павлову, Санджара Янышева, Марию Степанову, Анну Логвинову, еще нескольких. Слушать Анну Русс и Андрея Родионова. Прозаики – Майя Кучерская, Александр Иличевский, Афанасий Мамедов, Евгений Абдуллаев, Дмитрий Бавильский, Рустам Рахматуллин, всех сейчас просто не вспомню. Ну, вы понимаете, что «молодость» тут понятие относительное.

– Нужна ли столичной литературе провинция? Стоит ли молодому автору из глубинки отсылать свои произведения в Москву?

– Любое талантливое произведение журналы и издательства будут рвать друг у друга на части, уверяю вас. Что касается провинции, я довольно много езжу с нашей программой – жизнь, которая там наблюдается, это готовый литературный материал. Про этот вот город и его обитателей нынешних – расскажите мне. Что происходит в Ульяновске? Ничего? Расскажите мне, как это – когда ничего не происходит? Дайте мне пожить вашей, пензенской или северодвинской жизнью. Покажите мне, как новая эпоха «плющит» ваш Орел или вашу Анапу. Ведь Москва не знает ничего о том, что происходит за рамками «корпоративного процесса». А литература всегда была еще и колоссальным объединяющим фактором – при наших-то кучерявых пространствах. Не госканалы с тупой, примитивной пропагандой. А именно живое литературное слово.

– Помимо литературной деятельности вы занимаетесь телевизионной. Вы ведете программу «Достояние республики» на канале «Культура». О чем эта программа? Кому адресована?

– Мы снимаем памятники архитектуры – от Белого до Черного моря, – которые в настоящее время по известным причинам либо почти уничтожены, либо находятся на грани исчезновения. Усадьбы, фабрики, монастыри и «фортеции», мосты, железнодорожные ветки, улицы старинных городов, целые кварталы. «Достояние республики» – единственная передача в таком роде, по-моему. Почему ее до сих пор не закрыли – при цензуре на ТВ? Не знаю. Потому, что программа не может повлиять на ситуацию.

– В своих интервью и заметках в ЖЖ вы часто сетуете на разрушение старой Москвы. Что сейчас представляет собой Москва? Не хотели бы вы уехать из нее?

– В Москве прошло мое сладостное студенчество, поэтому, когда город ломали, было почти физически больно. Сейчас, когда Москвы для меня больше нет, наступает апатия. Москва, Пномпень – какая разница? Я вот нашел себе дом в Тверской, попробую там пожить. С другой стороны, новая власть пока ведь не закрыла границы? Значит, можно путешествовать, а в Москве жить небольшими порциями. Живем же мы в гостиницах?