Борис Минаев
Валерий Зеленогорский. Ultraмарин: Рассказы. – М.: АСТ, 2009. – 346 с.
Бродя по совершенно чужой литературе – иногда натыкаешься на такое, от чего на какое-то время перехватывает дух. В книжке рассказов и повестей Валерия Зеленогорского «Ultraмарин» я натолкнулся на такой диалог:
«Он собрался на работу, вышел во двор, залюбовался умелыми движениями дворника, подошел и спросил:
– Кто вы?
Женщина ответила, не переставая мести, послала Алекса далеко по дороге, ведущей на х...
┘Алекс предложил ей мести его двор каждый день за отдельную плату. Он был эстет и хотел до машины идти по метеной дорожке. Женщина сказала:
– Мне ничего не надо.
Он догнал ее и продолжил:
– Вам не надо – отдайте детям.
Она ответила, не сбавляя темпа:
– Я их ненавижу.
Алекс оторопел┘» («Алекс и сантехник»).
Кстати, сюжет рассказа вполне «юмористический»: уставший и раздраженный на свою жизнь богатый человек, въехав в новую шикарную квартиру на Васильевском острове, не может заснуть из-за того, что кран на кухне течет. Поскольку выходной, время нерабочее, найти сантехника никак невозможно, а тот, кого все-таки бешеными усилиями удается найти, – чинить отказывается. И не потому, что принципиальный или не любит богатых, а просто «ему нужно было заехать за рассадой к шурину в Купчино┘». Сантехник денег не берет, на угрозы не поддается, но от водки в то же время не отказывается. На этой грани двух миров и застывает в каком-то немом озарении рассказчик. «Перед ним сидел человек – не идиот, не враг, обещанный гонорар перекрывал его урожай на порядок, но он не сдавался, а мягко втолковывал дуреющему от водки и непонимания мотивов Алексу, что у него все свое – на зиму закатали двести банок и обеспечены по самое не могу». Кран починил, но денег так и не взял┘ Не нужны деньги и дворничихе, которая своих детей ненавидит. Бездна, повторяю, приоткрывшаяся на секунду.
Почему же я называю эту прозу чужой? Теплая и смешная, хоть со сцены читай, разнообразная, от любовной драмы до водевиля. И все же – чужая. Вот бывает, как известно, человек разумный, бывает человек дикий, а бывает человек уставший. Герой рассказов Зеленогорского – пожалуй, именно что уставший. Усталостью пропитано тут все: бизнес, отношения, разговоры, мысли, даже любовь. Нет, это вовсе не значит, что она вялая, эта любовь, даже наоборот, очень страстная: «Он окружил ее своими людьми – водитель, охрана, подружки и все ее знакомые и родственники стучали ему обо всех ее перемещениях и связях┘ Иногда девочка, раздавленная его натиском, сбегала от него в какой-нибудь мотель отдохнуть┘ Она выбрасывала телефон, карточки, ключи от машины и пропадала┘»
Страсть африканская, пожилого к молодой (кстати, Африкой все и завершается в рассказе «Даун-шифтинг, или Восставший из зада»), и все равно в этих обстоятельствах, несмотря на все их драматические повороты, сквозит какая-то дикая, нечеловеческая усталость. Зеленогорский умеет рассмешить, чудеса из «внутреннего дворика» жизни российских бизнесменов рассказаны так вкусно, что вдруг понимаешь: да это же реальная история! И тем не менее усталость давит, она берет за горло. Люди в этих рассказах очень много двигаются, перемещаются, действуют, но внутри себя они никуда не идут (в лучшем случае, в редком, в свое советское прошлое, и тогда все озаряется, порой волшебно, и чувством, и нежностью, и ностальгией) – но им на самом деле некуда идти. Они устали.
Для них весь мир – чужой. Лишенные смысла атомы сталкиваются, пересекаются, и без всякого толка. Разряд не высекается, энергии нет. «Налил соседу рюмку и спросил, чтобы тот недаром пил:
– Вот американцы воду на Марсе нашли, а вы?
Сосед выпил и стал объяснять тупому и пьяному Харикову нашу космическую доктрину:
– Марс – х.┘, мы на Фобос полетим, но это закрытая информация».
Шутки в сторону, но в таком мире жить трудновато. В нем даже Марса больше нет.
Поэтому простая фраза, даже не фраза, а начало фразы, просто несколько слов – порой так цепляет, почти до слез. Так берет за горло. «Перед ним сидел человек┘».
