Ностальгия по Вахтангову

Jewgienij Wachtangow – co zostaje po arty°cie teatru? (Евгений Вахтангов – что остается после художника театра?) – WrocЁaw, 2008. – 440 с.

«Что остается после художника театра?» – вопрошал подзаголовок посвященной Вахтангову конференции, которая пару лет назад проходила в Польше. Ответ отчасти был дан уже тем, что ее организовывал Центр изучения творчества Гротовского. Как показала в своей книге «Монастыри и лаборатории» Катажина Осиньска, для Гротовского был важен опыт «непокорного ученика» Вахтангова, Юрия Завадского. Конечно, и сам Гротовский был «непокорным» учеником всех своих учителей, так же как и Вахтангов – «непокорным учеником» Станиславского. И в сущности, никакого другого ученичества, как непокорного, и не может быть – в этом отчасти и состоял урок Завадского – переданный тогдашним студентам устно, в до сих пор неопубликованной лекции.

Катажина Осиньска – организатор конференции и составитель вышедшего в конце прошлого года сборника (в том числе – 150 страниц хроники жизни Вахтангова!) – обо всех этих перепитиях в предисловии вспоминает; и тем не менее круг тем, затронутых в книге, гораздо шире. В ней тщательно проверены на прочность все «источники и составные части» театроведения. Мари-Кристин Отан-Матье, дотошно анализируя контекст появлявшихся в разные моменты советской истории публикаций, выясняет, на что они еще могут быть пригодны, кроме экземплификации истории цензуры и автоцензуры. Надежда Линдовска предлагает прочитать следы «метода» Вахтангова в «методе» Михаила Чехова – коль скоро последний оставил после себя и книги, и школу. Беатрис Пикон-Валлен постигает «вахтанговское» через спектакли – и студийное дело – Петра Фоменко. Интересно, что при этом выбраны художники, отнюдь не спекулирующие на «продолжении дела Вахтангова». Однако если в случае Фоменко молчание по поводу «вахтанговской традиции» – понятно, в случае Чехова, сыгравшего в спектаклях Вахтангова лучшие свои роли, – во многом парадоксально.

Спускаемый аппарат корабля "Союз" после посадки. Фото из архива NASA

Добавим сюда, что и герой третьего сравнительного анализа, Тадеуш Кантор, хоть и вспоминает имя Вахтангова, но не больше, чем Мейерхольда или Таирова. А ведь спектаклей последних он не видел, а «Гадибука», как доказывает Осиньска, почти наверняка – да! Следы его видны и в повторяющемся во многих спектаклях Кантора образе «мертвой невесты», и в его гениальной концепции «актера-дибука». Зато Кантор не раз вспоминает «Корону Давида» в постановке Дикого, показанную на тех же гастролях...

Осталось сказать еще о двух статьях сборника, и, может, загадка разрешится. Обе посвящены творению Вахтангова, под которым его имя стояло долго – до 1960-х годов, «Гадибуку». Тот факт, что «Габима» объездила с ним весь свет, дает все карты в руки историку театра: в каждом новом городе появлялись новые рецензии; статья Владислава Иванова играет всеми красками живых зрительских впечатлений. В тексте же Елены Тартаковской – внушительный список сомнений по поводу такого долгожительства – их зрители высказывали уже начиная с 1930-х. Была ли судьба «Гадибука» лучше злополучной «Турандот»? Парадокс Вахтангова в том, что поколения зрителей имели возможность соприкоснуться с режиссерским каркасом двух его шедевров, из которых с ходом лет полностью выветривался дух его творений. Наверняка и «каркас» нес в себе художественную информацию. Однако подлинный художник, идя «по следам» своего предшественника, отдает себе отчет, что уже и то, что он видел как «спектакль гениального...» – всего лишь «след», ностальгический отпечаток невозвратимого момента творческого экстаза... И что только это и остается после художника театра.