Игорь Панин Маяковский однажды заметил, что Есенина в последние годы его жизни чаще можно было встретить в милицейской хронике, чем в литературе. В какой-то мере, наверное, это высказывание применимо и к Лимонову. Сам он, впрочем, не видит в этом ничего предосудительного, утверждая, что просто идет своим путем.
– Эдуард Вениаминович, кем вы сейчас себя ощущаете в большей степени – писателем или политиком?
– Оба живут в одном теле. Больше всего я себя ощущаю мужчиной. У меня никогда не было писательской психологии. Я жил, размышлял над жизнью, фиксировал мои размышления в форме книжных кирпичей, пытался изменить жизнь и сейчас пытаюсь делать это в формате политической деятельности.
– Бытует мнение, что Лимонов-политик – это ловкий ход Лимонова-писателя, который просто занимается самопиаром...
– Такое неумное мнение может бытовать у книжных крыс. «Ловкий ход!». Пусть посидят в тюрьме, как я, пусть поживут второе десятилетие фактически под домашним арестом, когда выходишь на улицу только с охранниками (уже 12 лет), пусть постоят на кладбищах, хороня соратников┘ Жалкие остолопы!
– Что будет с Россией?
– Вы чего, серьезно? России предстоит жить свою судьбу, свою Историю. Будут происходить различные перипетии этой Истории. 2 марта я заявил о своем намерении стать кандидатом от оппозиции на президентских выборах 2012 года. Много интересного произойдет в эти годы. Судьба России будет зависеть от крепости кишок ее граждан.
– Сейчас ежегодно у вас выходит по нескольку книг. Вы не тоскуете по тому времени, когда за границей рассылали рукопись «Эдички» по десяткам издательств, получая отказы?
– Как можно тосковать по тому времени, когда находишься в стесненных обстоятельствах, когда препятствуют твоему таланту быть увиденным и услышанным?
– Доход от книг приличный или просто позволяет сводить концы с концами?
– Книжный бизнес – скромный бизнес. Ни издатели, ни тем более писатели не имеют больших доходов. Большие деньги в нефтяном бизнесе, в торговле. Я много пишу для журналов и сайтов, от журнальных публикаций стабильно идет доход. Книги – это нестабильный заработок. К тому же издатели трусливы, они с удовольствием переиздают книги, написанные мною до 1990 года, а вот мои тюремные сочинения, поздние эссе боятся издавать. Были случаи, когда издатели отказывались от договоров на тюремные книги под давлением извне. Книгу «Лимонов против Путина» мне пришлось издавать за свой счет, и только пара-тройка магазинов взялись ее продавать. Мы живем в полицейском государстве. Есть уже случаи, когда мои книги фигурировали в уголовных делах в качестве доказательств обвинений в экстремизме.
– Вы как-то сказали, что жанр романа умер. Именно поэтому пишете столько публицистики?
– «Публицистика» – древнее, нелепое слово. Я работаю в жанре эссе. Мои многочисленные политические статьи я так и называю – «статьи». А публицистами были люди из прошлых веков.
– А куда движется русская литература? Какое место в ней вы занимаете сейчас и какое займете в будущем?
– В строгом смысле слова литературы никогда нет. Есть горсть самых сильных и самых интересно мыслящих индивидуумов, предпочитающих оперировать словесно. Их всегда очень мало, и слава богу. Сотни писателей только зря горбятся. Я буду всегда, пока существует русский язык. Как идеолог, я претендую на титул учителя жизни. Я уже учитель жизни минимум для пары поколений. Старикам я поэтому неприятен. Нет пророка в своем поколении куда более, чем его нет в своем Отечестве.
– Вы начинали как поэт, а сейчас, отойдя от художественной прозы, выпускаете сборники стихов. Известно же, что лета к суровой прозе клонят, а тут совсем наоборот...
– Раз я пишу стихи, следовательно, мне это необходимо. А Пушкин, которого вы цитируете, для меня не Библия.
– Вы написали все, о чем хотели? Или еще планов громадье?
– Перед тем как меня арестовали в апреле 2001 года, я сказал себе, что больше не стану писать, у меня были совершенно другие планы. Однако, оказавшись в тюрьме, я написал восемь книг. Теперь я осторожен в своих высказываниях, и в планах тоже. Планы могут меняться.
Дарья Гармоненко