Алиса Ганиева И Виктор Ерофеев, и Александр Мелихов, и Лидия Сычева при всей разности своих поэтик, уровней, известности никак не могут обойти самой банальной и самой вечной литературной темы – любви. Эрос возникает в зарубежных странствиях ерофеевского героя, в фрустрированных переживаниях мелиховских персонажей, в сентиментальных мечтаниях сычевских героинь. Вымышленное пространство текста способно генерировать чувственность. Абзацы полнятся вздохами и страстным лепетом. Любить вживую хорошо, а на бумаге еще лучше. Жизненные любовные перипетии в прозе трансформируются в исхоженную сетку сюжетных ходов с простейшей фигурой треугольника посередине. Чего только, казалось бы, не напридумывали про любовь и про страсть, а все равно пишут и пишут. И будут писать, конечно.
Особенно тяжело поэтам. Им ведь обязательно муза нужна. Помню, гонялся за мной один поэт, председатель какой-то там поэтической академии – как и положено, растрепанный, восторженный, отпихивающий от себя воздух растопыренными руками, лежащий подолгу в психиатрической лечебнице. У этого поэта была своя космическая теория – о несусветном свете звезды Азорис. В чем она заключалась, я не разобралась, но несусветный свет там точно фигурировал. Поэту нужна была муза. Он ловил меня раз в месяц или раз в полгода, в перерывах между лежаниями в лечебнице, и общался, то есть держал речи. То есть красочно и буйственно говорил. А потом пропадал куда-то и в следующий раз возникал уже с посвящениями.
В стихах были непостижимые метафоры, много риторики, страсти и патологическая неясность. Иногда возникали описания, где поэт как будто что-то имел в виду, на что-то намекал. По стихам можно было бы подумать, что у поэта с музой тесные, частые и бурные отношения. Слава богу, в публикациях (периферийные газетки и пафосно-тенденциозные журналы) посвящения стягивались до инициалов. Так, после пяти-шести трехминутных и нечаянных встреч у поэта народилась целая тетрадь стихотворений. Я очень завидовала такой духовной производительности.
А был еще знакомый, только прозаик. У него часто случались творческие простои. Сидит, бывало, и ничего не пишет. «Мне, – говорит, – для вдохновения трагедия нужна. Любовная». Поэтому у него любовные трагедии и случались. Поведется он с девушкой (а чаще с доброй женщиной в теле), а та его и бросит. Он сначала в депрессию, а потом за стол. Возьмет, и сразу пять рассказов напишет. О любви и не только.
У героев этой полосы – само собой, иной коленкор и другие задачи. И поэзия их прозы заключается в другом. У Ерофеева – в тотальной и честной рефлексии странника о Родине. У Мелихова – в постфрейдистском психоаналитическом флере. У Сычевой – в женской ласковости. А в чем еще – читайте ниже.
