Срок дожития, или Начало новой эпохи

Дружба народов

Светлана Петрова. Кавказский гамбит. Повесть. «Василий Панюшкин узнал, что проснулся, ощутив голыми ягодицами колкость шерстяного ковра, поскольку спал у стенки, а кровать была всего лишь полуторной, и Капа, жена, припирала его спиной да еще лягала во сне ногами. <...> Подобные мелочи не могли испортить Ваське ликующего чувства нового дня». Неунывающий пенсионер Панюшкин, его измочаленная жизнью супруга Капитолина, экс-красавица секретарша Зинка проживают в Хосте. Сюда же наезжают московские интеллигенты – пианист в «отставке», а оттого пессимист Шапошников, с которым Панюшкин регулярно встречается за партией в шахматы, мечтательная супруга музыканта Наталья Петровна. Под шум прибоя на фоне прекрасного кавказского пейзажа течет жизнь, рутинная, но полная внутреннего драматизма.

Анна Золотарева. Едоки Километров. Стихи объединяет лейтмотив движения. Здесь все движется: «едоки километров в пропотевших и душных вагонах» преодолевают расстояния, «бродит осень». И это движение неумолимо приближает к концу. С такой позиции жизнь и смерть неразличимы: «бедной мелочью звеня/ жизнь моя живет меня/ безразлична ко всему/ только к телу моему/ скоро уж завянет плод/ а она живет жует/ равнодушна ко всему/ только к делу своему».

Леонид Волков. Долгий век кулачного человека. О фашизме, нацизме, ленинизме, сталинизме и модернизации в перспективе 2022 года. «Вопреки метафоре Михаила Ромма гитлеровский «фашизм» не был обыкновенным. Так же как не был «обыкновенным» сталинский «большевизм». И то, что мы воспринимаем как угрозу нашим моральным представлениям и нашим человеческим правам XXI века, наклеивая на эту угрозу общий ярлычок – «фашизм», – это разные угрозы, требующие разных лекарств». Автор предлагает по-новому посмотреть на фашизм – явление, прочно укрепившееся в общественном сознании со знаком минус. Это не апология фашизма, но попытка разобраться, как и почему это нейтральное с точки зрения исторической этимологии («фашами» называли перетянутые лентами пучки розог древнеримских охранников, ликторов, а позже, в Италии, – различные объединения, включая профсоюзы) понятие приобрело негативный смысл, показать, что оно скрывает много однородных, но в то же время различных явлений, к которым может быть причислен любой тоталитарный режим.

Звезда

Владимир Кантор. Смерть пенсионера. Рассказ. Пенсионерам нынешним и будущим, жертвам экспериментов государства и равнодушия детей посвящается. «Всю прошлую неделю он ходил в пенсионный фонд <┘> окончательно ошеломила его женщина в другом кабинете, в котором Галахов попытался выяснить, много ли накопил он за те два года, когда была введена накопительная система. «Да в ваши года уже много не накопишь, – сообщила улыбчивая тетка. – Но вам полагается срок дожития, вот и старайтесь его прожить». – «Какой еще срок дожития?» – Павел почувствовал какой-то мистический ужас. «Срок дожития вам определен в восемнадцать лет». Переспросил, не понимая: «Мне?» – «Ну, всем пенсионерам с момента получения пенсии». – «А если я вас обману и прихвачу пару годков?» – «Не обманете, умные люди считали. Обычно гораздо раньше умирают».

У некоторых африканских народов существовал обычай: стариков заставляли влезать на высокое дерево. Затем здоровые и молодые соплеменники дерево отчаянно трясли. Кто падал и разбивался, тех съедали, а удержавшимся позволяли пожить┘ В Африке этот обычай давно искоренили. Вероятно, даже дикарям он показался слишком негуманным. Зато в нашей, казалось бы цивилизованной, стране он – в измененном виде, но такой же по сути – прижился. Об этом размышляет в рассказе Павел Галахов – бывший университетский профессор, а ныне одинокий пенсионер, существующий, а вернее, умирающий на нищенскую пенсию.

Татьяна Дервиз. Рядом с Большой Историей. Очерки частной жизни середины ХХ века. На этот раз речь идет о моде. О том, что носили, как перешивали, доставали, на какие немыслимые ухищрения шли советские граждане ради приобретения модной обуви и одежды в до- и послевоенные времена, в эпоху тотального дефицита, тогда, когда мода была делом чуть ли не политическим. «В конце 50-х в СССР появились женские брючные костюмы. <┘> Сначала их пытались даже запрещать. Например, приходить в брюках на работу или в вуз. Однако из Москвы запреты пресекли <┘> Директор (ректором тогда назывался только глава Университета) обычного ленинградского вуза, Библиотечного института, где учились сплошь девушки, издал приказ, запрещающий приходить на занятия в брюках. <┘> И все бы вышло хорошо, если бы не приехала к ним в командировку из Москвы дама, тоже партийный функционер, но столичного масштаба.

Почувствуйте разницу! Она была в брюках. И вахтеры, конечно же, ее не пустили. Рассказывали, что ее и к местному телефону-то допустили с трудом – так противно было на нее смотреть! Не интересовалась, что было потом. Думаю, в институте начальство скоро сменилось. Но что с брюками перестали бороться примерно в это время, это точно».

Игорь Архипов. Борис Савинков: террорист и литератор. «Он знал, кто должен спасти Россию. По его мнению, летом 1917-го эту историческую миссию могли выполнить только трое «избранных» – и от их единой воли зависело будущее. В этом «триумвирате», конечно, были генерал Л.Г.Корнилов и премьер А.Ф.Керенский – к чему обязывали непростые реалии революции. Но он считал, что оба так и останутся беспомощными заложниками своих амбиций, если рядом не будет фигуры совсем другого рода. Борис Викторович Савинков, в прошлом легендарный террорист, был убежден, что именно ему суждено сыграть решающую роль – объединив своей волей двух этих ярких, но бессильных деятелей, не способных сделать что-либо значимое в одиночку». Статья об одной из загадочных личностей российской истории советского периода – о террористе (на счету возглавляемой им группы убийство Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича), непримиримом борце c самодержавием, а затем не менее вдохновенном – с большевизмом. О человеке, с жизнью и смертью которого связано немало легенд┘

Нина Королёва. Стихи об ушедших поэтах и проходящей жизни.

«Цепляюсь за прошлое, как за карниз,/ Как будто сорваться боюсь/ В сегодняшний день или завтрашний – вниз,/ Карниз отпущу – и сорвусь./ Сжигаю сегодня на синем огне/ Мою бересту – письмена./ Молчи, телефон. Не горюй обо мне,/ Моя дорогая страна./ Хотела известности? Право же, нет./ Искала участья? О да./ И мне посылала спасительный свет/ Ночная подруга звезда./ Но где же сегодня мой светлый покой?/ Беззвездная ночь впереди./ И хрупкий карниз под моею рукой/Почти раскрошился. Почти...»

Иностранная литература

Октябрьский номер – тематический – итальянский. Знакомство с современной литературой Апеннин должно, по замыслу составителей, развенчать заблуждение, что «большая итальянская литература закончилась веков пять назад – на Тассо и Ариосто».

Пьер Витторио Тонделли. Тоже либертины. Перевод Михаила Визеля. Эта публикация – первая встреча отечественного читателя с известным итальянским постмодернистом (1995–1991), книги которого пользовались популярностью среди молодежи и привлекали пристальное внимание властей за нарушение общественной морали. Понятно почему: рассказ «Тоже либертины» о том, как проводит канун Рождества пестрая, веселая и далекая от благочестия компания молодых людей: «Нас всегда человек семь-восемь, мы поддаем и подкалываем друг друга <┘> А еще здесь Илеана Бертелли, которую все зовут Элой, и Аннакарла Пеллакани <┘> и Раффаэлла Мартеллини – тетёха с шоколадкой во рту, и нельзя сказать, что ненапряжная, потому что вечно стреляет сигареты, беспрерывно что-то жует и ходит с длиннющими волосами в крупных кудряшках, про которые мы шутим, что она их завивает на самокрутках – перед сном, когда лежит в кровати и читает «Грозовой перевал», дует при этом два корабля травы и втыкает бычки в гриву, потому что пепельницы у нее нет. Из женщин – всё. Еще есть один парень по имени Витторио Мартеллини. <┘> И наконец, еще парочка педиков, одного из них зовут Миро, а другой – это я».

Альдо Николаи. Железный класс. Осенняя история. Пьеса в двух действиях. Перевод с итальянского Николая Живаго. Итальянский драматический вариант на тему осени жизни. Грустная история о дружбе двух одиноких стариков, затеявших побег. Возраст принес им одно и то же – болезни, но самое страшное – беспомощность и зависимость от взрослых детей┘

«Бокка. Что они?

(Палья передергивает плечами.)

Куда они тебя возили?

Палья. К монашкам.

Бокка. К каким монашкам?

Палья. Откуда я знаю? Черные рясы...

Бокка. То есть что... в приют для престарелых?

Палья. Только сегодня забрали.

<┘>

Палья. Страшное место.

Бокка. Что, плохо обращаются?

Палья. Не то чтобы плохо... Нет... Просто ты у них больше никто. Старик, и все. Брошенный в тюрьму старик».

Тонино Гуэрра. Листик против молний. Перевод Геннадия Киселева. Поэме о поисках детства прославленный сценарист предпослал трогательное посвящение «моим сестрам Гуэррине и Марии, державшим меня, маленького, на руках. И моему брату Дино, научившему меня любить родителей». Текст самой поэмы трогает не меньше.

«Потребность уединиться возникла у меня,/ когда я понял, что мои мысли/ блуждают в пыльной пустоте разума./ Я должен был отрешиться от всего,/ мысленно прикоснуться к своему детству,/ почувствовать его на ощупь./ Я должен был снова ощутить вкус дождя,/ которому в детстве подставлял рот./ Мне нужно было сорвать травинку,/ вдохнуть запах луговых трав,/ услышать журчание воды,/ сбегавшей по ржавым водосточным трубам/ вдоль стен нашего двора».

В рубрике «Документальная проза» скандальная книга журналиста Роберто Савьяно «Гоморра» (перевод Яны Арьковой) о мафии. В названии заложена игра слов – имеется в виду и библейский город, в подобие которого благодаря преступным организациям превратился современный Неаполь, и «каморра» – так в Италии называют мафию. По определению самого автора, его произведение – «некий гибрид: роман по способу написания и журналистское расследование по форме». Проблема, затронутая в книге Савьяно, носит глобальный характер, она актуальна, с его точки зрения, для всего мира, не только для юга Италии, где процветает мафия.

«Международный рынок одежды, огромный архипелаг итальянского стиля питала Система. <...> Здесь этот термин знают все, но тем не менее он все еще нуждается в расшифровке. Тем, кто не знаком с особенностями роста и развития преступной экономики, он ни о чем не говорит. Слово «каморра» выдумали полицейские. Его употребляют судьи, журналисты и сценаристы. Это слово вызывает улыбку у членов кланов, оно не дает названия чему-то конкретному, оно – для ученых, историков. Члены клана предпочитают другой термин – Система. <┘> Слово говорит само за себя: это скорее механизм, чем структура. Преступная организация равнозначна экономике, диалектика бизнеса формирует структуру клана».

Москва

Валерий Осинский. Верность. Повесть. Ксения, молодая женщина в положении, готовится к свадьбе с предпринимателем Борисом, женихом более выгодным, чем Сергей, настоящий отец ее будущего ребенка. Накануне празднества приходит известие, что Сергей, служивший в Чечне, погиб. Главные герои оказываются перед сложным выбором: нужно ли отменить свадьбу? И перед непростой нравственной задачей: как поступить, чтобы не предать себя? «Хмельницкий не умел обратиться. Он ускорил шаг и поравнялся со священником:

– Простите, можно вас?

Батюшка обернулся на небритого, запущенного мужчину в дорогом костюме.

– Подходите после службы, – пробасил он, не останавливаясь.

– Мне нужно сейчас. Потом будет поздно, – быстро и сбивчиво заговорил Борис. – Я сегодня должен был жениться. Моя невеста беременна от другого, а его убили на войне и сегодня хоронят. Она идет на похороны. – Хмельницкий испугался, что священник примет его слова за пьяную хулиганскую выходку, и горячо добавил: – Я люблю ее. Но не знаю, сумею ли полюбить ее ребенка. А все... Всем все равно! Я не знаю, как быть. Посоветуйте. Как человек. Ведь к вам с таким приходили».

В разделе «Публицистика» панорама мнений на тему «Август 2008-го: начало новой эпохи?». «Остается вспомнить, что ни в Малави, ни в Ирландии, ни в Королевстве Тонга нет никаких антироссийских симптомов. Что в подобных случаях всегда идет речь о «клеветниках России» (Пушкин). Что в предикатах самого слова «русофобия» страх наших конкурентов, соперников и, да, да, врагов перед нами гораздо лучше, чем их презрение по отношению к нам. Что подлинно суверенная страна должна всегда быть в состоянии повторить слова Наполеона, сказанные им перед заключением Кампоформийского мира: «Французская Республика так же не нуждается в признании, как не нуждается в нем солнце» (Олег Кильдюшов).

О предыстории августовского противостояния, о том, какими могут быть для России последствия грузино-осетинского конфликта, стоит ли опасаться новой холодной войны, как вести себя по отношению к Западу, что реально скрывается за жесткой риторикой его лидеров и чем мы способны ответить, рассуждают Александр Самоваров («Холодная война у порога┘»), Евгений Морозов («Второй бросок на Приштину»), Олег Кильдюшов («Наше дело – правое»).

В рубрике «Домашняя церковь» эссе священника Димитрия Выдумкина «Ключ» к успеху, или «Ищите прежде Царствия Божия┘» и игумена Нектария (Морозова) «Правило душу правит». «Ключ» посвящен распространенной сейчас ошибке: многие люди приходят в Храм и участвуют в таинствах с корыстными целями («Исповедь зачастую воспринимается лишь как средство «выплакать» на батюшку свои жизненные невзгоды. Венчаются, оказывается, для того, чтобы брак не распался, и так далее».). В то время как на самом деле церковные таинства нужны человеку для того, чтобы следовать Евангельскому указанию: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его». И тогда «это все приложится вам».

Второе эссе учит, как составить посильное молитвенное правило: что должен включать необходимый минимум, что можно к нему добавлять и т.д. «Священник дает совет, но при этом он обязательно руководствуется тем, что слышит от самого человека или видит в нем. Как тренеру определить, какую нагрузку дать спортсмену, с которым он встретился впервые? Пусть поднимает 100 кг? Но он может оказаться неподготовленным и надорвется. Пусть ограничится весом в 20 кг? Но это будет слишком легко, и он не получит никакой пользы... Значит, надо сначала посмотреть, что он может, и тогда уже назначать вес».

Евгений Изместьев. «Где запад целуется с севером». Стихи. О зачарованности человека тайнами мироздания и природой: «Светает. И тает последняя/ улыбка созвездья вдали,/ и вновь просыпается средняя/ полоска российской земли./ Полоска, где к пышному тополю/ склоняются ветви берез,/ где ветры азартные хлопают/ и ждут ослепительных гроз,/ где зреют не персики с дынями,/ а белый налив и анис,/ где птицы под звездами синими/ поют до рассвета на «бис», где пахнет малиной и клевером/ все гуще и все веселей,/ где запад целуется с севером,/ а я – с ненаглядной своей».

Октябрь

В рамках литературного фестиваля АКСЕНОВ-ФЕСТ журнал проводит проект «Литература одного города». Октябрьский номер полностью отдан литературе Казани (там родился Василий Аксенов) – города в культурном отношении необычного, поскольку в нем сошлись Восток и Запад, мусульманство и христианство, традиция и авангард.

Алексей Остудин. Стихи, в которых древность переплетена с современностью, языческая эзотерика с попытками постигнуть жизнь рационально, разложив ее на «элементарные частицы», а усвоенное – сохранить в ноутбуке.

«Весь опыт – за спиною в школьном ранце,/ но почему, прозрением дразня,/ простая цепь химических реакций/ так тяготит и радует меня? <┘> За пазухой моей избыток хвои,/ С губы роняет искры «Беломор»./ Я, понимаешь, искренен с тобою –/ зачем на рану сыплешь NaCl?/ Из атомов колеблющихся соткан,/ шепчу мгновенью каждому: «замри...»/ Бьют волосы твои огнем из сопла/ ракеты, улетающей с Земли...»

Андрей Абросимов. Стихи. Пессимистичный «абырвалг», в котором дед Пихто устраивает перепись, Государь тонет в рассоле, а люди плачут.

«...если бы горизонт не был настолько скомкан, замусорен, измусолен/ но нам уже ничего не кажется в заснеженном Таганроге,/ и реальность выпячивается в душу как дуло игрушечного пистолета/ медведь тупо бухает водку./ Люди плачут./ Государь потонул в рассоле./ И больше ничего нет, а на нет и суда нету┘»

Инсаф Давлитов. Чеченская пыль. Повесть. «Однажды в 95-м один стриженый солдат решил кардинально сократить срок службы, написал заявление – «доброволку» и отправился на Северный Кавказ. Война оказалась тяжелой, непонятной и нестерпимо долгой. <┘> Мысли путаются, обо всем рассказать невозможно. Везде было одно и то же. Редкий день тогда обходился без стрельбы и смертей. В итоге рождается собирательный образ войны, но все равно портрет этой мерзкой старухи далек от оригинала. Лучше бы его не видеть совсем». Настала очередь читателя разглядывать портрет отвратительной «личности».

Артем Скворцов. Казанская мозаика. Эссе. О метаморфозах, претерпеваемых городом, и о том, как меняется жизнь его обитателей. «Эх, да что клубная жизнь! Дешевка это, дорогие братья по Поволжью. Пресыщенную местную (казанскую. –НГ-EL) публику уже не удивить гастролями Boney M, Gypsy Kings, Хулио Иглесиаса и Хосе Каррераса <...> А когда совсем недавно было объявлено о грядущем посещении нас великим и ужасным божеством мирового рока King Crimson, то в воздухе отчетливо послышались апокалиптические раскаты. Это все равно, как если бы кто-нибудь с деланым равнодушием сказал вам, что к нему недавно на огонек опять заглянул зануда Сэлинджер и проторчал битых три часа».