Вольный перевод, или Круги на воде

Дружба народов

Рустам Ибрагимбеков. Сложение волн. «Сообщению о взрыве дома на Севастопольском бульваре в утренних новостях она не придала значения, но вечером позвонил Рудик и объяснил, что в этом доме жил Ханаев и именно в его квартире на последнем этаже возник пожар из-за утечки газа. Сгорел весь этаж, погибли четыре человека, еще несколько десятков обгоревших жителей дома были доставлены в больницу. Никто из жертв пожара никогда не был в Баку и не знал о том, что помещение бывшей библиотеки уже почти год занято отделом заказов и полуфабрикатов, а читальный зал переделан в роскошное кафе». Повесть о трагических последствиях процесса в наши дни обычного – ликвидации небольшой библиотеки ради расширения супермаркета и о том, что «ничто на земле не проходит бесследно» – любой поступок имеет резонанс – от него, как от брошенного камня, расходятся по воде круги, превращающиеся в волны, которые рано или поздно настигают человека.

Ахсар Кодзати. Музафер Дзасохов. В аквариуме дня. Подборка стихов современных осетинских поэтов. «Снова аквариум дня над горами┘/ Мелочи рыбной летучее пламя./ Эти березы – как будто купавы┘/ Встречи влюбленных в тени их кудрявой./ «Джип» из туннеля вышел акулой/ И уплывает, грузный и снулый./ Словно мальков полосатые стаи, Вьются автобусы перелетая┘/ Люди, собаки┘ Песни, гулянье┘/ Лесть, поцелуи, радость, мельканье┘» (Ахсар Кодзати, перевод Михаила Синельникова)

«Ни от чего нельзя отказываться. Все это было с нами». Об истории, литературе, России и Америке, культурной преемственности и поколенческом нигилизме с поэтом Геннадием Русаковым беседует Наталья Игрунова. «Приходит поколение благополучных людей. И я подозреваю, что это окажет какое-то воздействие и на нашу поэзию. А в русской литературе всегда так складывалось, что ее делали, в ней удерживались люди с исковерканной судьбой, люди, пришедшие со своей болью┘»

Эмиль Агаев. Превращение чайханы. Очерк нравов. Для автора метаморфозы, претерпеваемые «коллективным чаепитием», – знаковые явления, они символизируют изменения уклада восточного общества. Чайхана возникла как семейный ритуал, потом покинула домашние стены и на протяжении веков как место чаепития являлась свободным пространством, где можно было встретиться и обсудить любые темы. Сейчас чай позабыт, а чайхана отступает под напором «Макдоналдсов». «Такова динамика развития первого на мусульманском Востоке общественного института, приведшая к тому, что святая святых чайханы – свободная беседа за стаканом чая – уступает место молчаливому и жадному чревоугодию под грохот музыки┘»

Знамя

Владимир Маканин. Асан. Роман. Асан – древнее божество горцев. Так же чеченцы, искажая имя «Александр», порой называют майора Александра Жилина, от лица которого ведется повествование. История Жилина – история человека, не героя и не подонка. Он служит в федеральных войсках, занимается обеспечением армии топливом и одновременно продает бензин «налево», зарабатывая на мирную жизнь. У него нет иллюзий, он знает, что в этой войне намешано все – идеи, деньги. Ее участники – по обе стороны баррикад – преследуют свои интересы. Роман – очередная попытка объективно взглянуть на чеченскую кампанию, не навешивая ярлыков, не деля воюющих на героев и бандитов, увидеть в них просто людей. «Конечно, Рослик болеет за своих – я за своих. Но ссор у нас нет. Болельщики, но не ярые фанаты. Мы общаемся, как общаются интеллигентные любители футбола. Как многолетние поклонники. Которые (так уж по жизни получилось!) прикипели сердцами к разным и – увы – соперничающим командам.

Чеченские новости – это как глянуть с изнанки┘ Рослик не может скрыть и не скрывает радости, когда проносится слух, что чичи раздолбали колонну.

Потери в ущельях! Самый-самый пик наших страстей! Зато я ликую (а он мрачнеет), когда колонна все-таки прорвалась. <┘> Я спрашиваю о его жене┘ Он спрашивает о моей┘ У меня жена, дочь и строящийся дом. У него тоже жена, двое детей и строящийся дом».

Андрей Вознесенский. Нельзя не ждя. Стихи. «Глобальное потепление/ хрюкает над головой./ Семидесятипятилетие/ стоит за моей спиной./ Я хрупкие ваши камеи/ спасу, спиной заслоня./ Двадцатого века камения/ летят до вас сквозь меня».

Современный классик – серьезно и шутливо о собственном семидесятипятилетии, о чужих и родных берегах, о гламурной революции, бабах, женщинах и «Сексе».

Наша культура за рубежом: нужна поддержка. «Вообще хладнокровие российского государства к судьбе своей современной культуры за границей поражает. Создается впечатление, что оно мнит себя вездесущим, а ее – всесильной, если считает, что русская культура вполне может обойтись без мирового признания, а государство – вообще без нее» (Георги Борисов, Болгария). В рубрике «Дискуссия» опубликована статья болгарского русиста Эмила Димитрова «Возможен ли русский Сорос?» о невнимательности российской власти к культуре своей страны и о насущной необходимости создания Россией фонда поддержки русского языка и культуры за рубежом. За время, прошедшее с момента написания текста, возник фонд «Русский мир». Но изменилась ли ситуация? Редакция попросила иностранные организации, пропагандирующие русскую культуру, – «Новый журнал» (Нью-Йорк), «Факел» (София), «ШО» (Киев), «LiteraruS» (Хельсинки), «Аполлинарий» (Алма-Ата), Ассоциация русских писателей Республики Молдова, «ИМКА-Пресс» (Париж), «Зарубежные записки» (Кельн) – ответить, обращались ли они в своей деятельности за помощью к российским государственным, общественным и бизнес-структурам и была ли помощь получена.

Иностранная литература

Ясмина Хадра. Теракт. Роман. Перевод с французского Е. Ляминой. «Когда прозвучал этот щелчок? Адель ее не спрашивал. Сихем, скорее всего, и сама не знала. Телерепортаж об очередной зачистке, косой взгляд на улице, оставшееся без ответа оскорбление┘ Если в тебе гнездится ненависть, то любой пустяк даст толчок непоправимому. Адель говорит, говорит и курит, курит без конца┘ Я вдруг понимаю, что не слушаю его. Мир, о котором он разглагольствует, не для меня. В нем смерть является самоцелью. А для врача это конец. <┘> Я не вижу себя убивающим; мое призвание – быть среди тех, кто спасает». Волна от взрыва, прогремевшего в тель-авивском кафе, накрывает известного столичного хирурга, араба по происхождению, Амина Джаафари, несмотря на то что он находился на расстоянии нескольких километров от эпицентра. Террористкой-смертницей, приведшей в действие адскую машину, оказывается жена доктора. Как случилось, что Сихем вела двойную жизнь? Почему современная цивилизованная женщина предпочла смерть благополучной жизни в роскоши с любимым мужем? Кто и что стоит за ее поступком? За ответом на бесчисленные «как» и «почему» Джаафари отправляется в опасное путешествие в Палестину┘

Георги Борисов. Стихи. Перевод с болгарского Натэллы Горской. Разные, классические и свободные по форме, стихи известного болгарского поэта и большого энтузиаста русской культуры. По его собственному утверждению, «поэзия – как судьба. Чем яснее она на первый взгляд, тем загадочней и непроницаемей на самом деле. И чем проще и обыденней она выглядит, тем больше в ней ирреального. И не имеет никакого значения, каким стихом – свободным или классическим – она написана».

«Как хорошо, что есть во тьме звезда/ и под звездой напротив храма дом┘/ Как хорошо, что храм глядит/ в окошки дома, и, когда/ окрестность заливает мгла,/ сияют золотые купола».

Юбер Ведрин при участии Адриена Абекассиса и Мохамеда Буабдаллаха. Продолжить историю. Перевод с французского Е. Клоковой. Бывший министр иностранных дел Франции (1997–2002) анализирует ситуацию, сложившуюся в мире после развала СССР. Ведрин критикует глобализацию, американские и европейские политические стереотипы: убежденность, что после падения железного занавеса ни одна идеология не сможет противостоять западной; уверенность во всемогуществе ООН; попытки силой навязать демократию всему миру: «Ни в одной стране демократия не «насаждалась» армией марсиан! <┘> Повсюду, где Франция – революционная, имперская, потом колониальная – пыталась силой навязать свои принципы, ей приходилось возвращаться к жестким методам правления. Во всех странах демократия – плод сложного процесса: он шел быстрее или медленнее, с прорывами и отступлениями, иногда при содействии, иногда при сопротивлении внутренних и внешних сил, но всегда оставался глубинным».

Москва

Юрий Зобнин. В час гиены. Документальная повесть. «–Поэт Гумилев, выйти из строя!

Человек в черном оживился и, как бы не замечая застывших сзади конвоиров, сделал шаг вперед.

– А они? – и спокойным, плавным жестом левой руки он указал на тихо воющую за его спиной шеренгу.

– Николай Степанович, не валяйте дурака! – крикнул молодой человек. Человек в черном вдруг улыбнулся, бросил недокуренную папиросу под ноги и аккуратно затушил носком ботинка. Затем, так же не торопясь, стал в строй у ямы и звонким голосом произнес:

– Здесь нет поэта Гумилева, здесь – офицер Гумилев!

И раздалась долгая пулеметная очередь... Такова легенда».

Ранним утром 25 августа 1921 года в числе других осужденных, проходивших по «таганцевскому делу», был расстрелян поэт Николай Гумилев. Исследователь пытается восстановить цепь событий, приведших к такому финалу, разобраться, почему погиб известный поэт, который, если отказаться от советских штампов и легенды, героизирующей Гумилева, не был ни активным борцом с режимом, ни его невинной жертвой.

Анатолий Клименко. Хлопоты в казенном доме. Повесть. Современный вариант (действие происходит в начале 90-х) фольклорного сюжета о трех братьях. Двое, как водится, умные, третий – Иван-дурак. За этого-то Ивана, шофера, в грузе у которого нашли анашу, и едут хлопотать честные братья – профессор Юрий и токарь Василий... Вот только по ходу действия оказывается, что все, что имеют сейчас братья, – во многом заслуга Ивана, после смерти родителей растившего младших детей и вынужденного подворовывать, чтобы они были сыты и одеты┘ Сюжет сказочный – реальность российская, пожалуй, более неизменная, чем сказочный канон. В ней нет волшебной жар-птицы или скатерти-самобранки, в одночасье решающих проблемы героев, сложно со справедливостью и мало надежды на суд и закон┘ Хлопоты в казенном доме бесполезны, если не поможет брат, который отнесет с трудом накопленное нужному человеку┘ «– Я же говорил – теперь все берут. Погневался, поломался, поторговался и взял, делов-то пустяки. Нет, ну каков законник! Меня, когда я ему в те годы предлагал десять тысяч «советскими», – посадил, а пятьдесят нынешними взял. Измельчал народ. И по воле такого гада я пять годков оттрубил!.. <┘> Василий взял его руку, пожал. Дальше шли молча. Василий думал о том, как обрадуется Юрий, узнав, что Ивана, может быть, завтра выпустят, и они, три брата, встретятся и хорошенько отметят это событие, а потом заживут дальше дружно и счастливо, как это было давным-давно».

Елена Пономарева. Российская власть: что за фасадом? Процесс складывания российской властной системы далек от завершения. В качестве образца власть обратилась к наследию докоммунистического прошлого и одновременно примерила современный западный костюм: «Они также использовали западные организационные технологии и модели, что привело к возникновению замысловатой комбинации, в которой импортный «постмодерн» не просто соседствует с архаикой, а переплетается с ней». Что родится из этой смеси, по какому сценарию пойдет дальнейшее развитие России?

Новый мир

Владимир Березин. Кролик, или Вечер накануне Ивана Купалы. Повесть дачного времени. Под конец дачного сезона «НМ» публикует веселую повесть о лете, своеобразное переложение путешествия Алисы Льюиса Кэрролла, написанное в духе баек о советском интеллигенте, который вышел из подъезда московского дома за хлебом, столкнулся с друзьями┘ и поехал в Крым. Наш герой «как-то утром, взяв мешок, пошел в лабаз за едой», встретил веселую компанию и отправился неожиданно для себя, правда, не на ЮБК, но на дачу к приятелю... События разворачиваются в канун Ивана Купалы, поэтому неудивительно, что, добравшись не без приключений до дачи, герои, поев и как следует выпив, встречают дважды умершего Кролика Производителя. Его образ сопровождал их всю дорогу, как Кролик – Алису. «В этот момент, заполнив собой все пространство, явился пес Пус. Он пришел и сел на первую ступеньку крыльца. Пус был похож на фронтового санинструктора, что тащит на себе раненого с передовой. И все оттого, что в зубах у него безвольно висел Кролик Производитель. <┘> Производитель был не мертв, он не был убит, он был отвратительно мертв и кошмарно убит».

Нея Зоркая. Шесть високосных месяцев. Документальная повесть. «Все заварилось из-за письма. Письмо на одной машинописной страничке, в три-четыре абзаца, было вполне подобострастно адресовано и Секретарю ЦК, и Председателю Совета Министров, и прокурору, и в газеты и содержало взволнованную просьбу о пересмотре дела Александра Гинзбурга. Подписав его, я испытала стыд за собственную трусость: ходили письма посерьезнее и поострее, а я подписала это, самое безопасное». На дворе стоял 1968 год, и «безопасное» письмо обернулось для культуролога и киноведа Неи Зоркой крупными неприятностями – травлей с вымарыванием имени из подготовленных к изданию сборников, урезанием зарплаты, исключением из КПСС. Повесть о том, как это было, пожалуй, способно отрезвить многих, кто склонен идеализировать спокойное советское время.

Уильям Шекспир. Гамлет. Перевод Алексея Цветкова. «Прежде всего переводить Шекспира нужно потому, что по-русски его не существует. <┘> Ни один из них (переводов. – «НГ-EL») не дает точного представления об оригинале и никогда не даст по той простой причине, что соответствий Шекспиру ни в каком из известных мне языков я не знаю – по широте взгляда, диапазону словаря и мощи таланта <┘> Я бы сравнил переводы Шекспира с восхождением на Эверест с одной существенной разницей. Любое из предыдущих восхождений не отменяет нужды в последующих. Но на Эверест все-таки взошли, а Шекспир из тех вершин, которые нам никогда не взять». «НМ» предлагает читателю пятый акт нового, выполненного современным поэтом, перевода бессмертной трагедии.

Октябрь

Э.Тайрд-Боффин, Андрей Битов. Преподаватель симметрии. Вольный перевод с иностранного. «Давным-давно, еще в дописательской молодости, в моем «геологическом» прошлом, мне попалась книжка неизвестного английского автора The Teacher of Symmetry. Я прихватил ее с собой в экспедицию <┘> На беду кто-то вспомнил, что видел у меня иностранную книгу, и пришлось мне ее без полного понятия как языка, так и смысла, пересказывать под непрекращающимся дождем.

Кое-как, без словаря, до чего догадываясь, что присочиняя, набрасывал я в школьных тетрадках по рассказу в день. Как Шехерезада... <┘> Лет десять спустя... Я разыскал на антресолях, в обломках лыж и весел, небрежную рукопись моего «перевода» и вспомнил и другие рассказы из этой книжки, и таким образом «перечтенная», книжка эта завладела моим воображением <┘>

Чтобы как-то отделаться от ее навязчивости (ведь не я же все это придумал!), я стал потихоньку «переводить» ее, как переводят не тексты, а именно переводные картинки». В запутанном рассказе переводчика все запутано, кроме того, что ясно – автор предисловия хочет запутать читателя, и дальше все будет еще причудливее. И действительно, «Учитель симметрии» – роман-загадка, роман-матрешка, по примеру «Рукописи, найденной в Сарагоссе» Яна Потоцкого (не случайно эта книга присутствует в романе с самого начала в качестве эпиграфа), когда из одной истории рождается вторая, из нее – третья и т.д., но при этом – все они части истории, которая, в свою очередь, часть другой и т.д. Так, главный герой этой книги, которую «перевел» один писатель, – тоже литератор, по имени Урбино Ваноски. Главы книги – отрывки из его романов. Некоторые из них он сам и пересказывает. Об этом повествует журналист, который приехал к Вановски на интервью, и т.д. Тех, кто берется за книгу, хочется предупредить: будьте бдительны – игра начинается с первой строчки, с той, где написаны имена авторов.

Юрий Гурфинкель. Подземная река. Беседы с Анастасией Цветаевой. Воспоминания о писательнице Анастасии Цветаевой, сестре поэтессы, с которой автор познакомился совершенно случайно в одной из московских больниц. В статье приведены суждения Анастасии Ивановны о русской литературе XX века, об основных ее действующих лицах – Пастернаке, Мандельштаме, Солженицыне. И, конечно, о сестре Марине и ее муже Сергее Эфроне. «Сергей сказал Марине, – продолжала А.И., – что едет в Испанию. Он уже бывал там, и Марина ему поверила. Через Испанию, где в это время шли военные действия, его переправили в СССР, так он оказался в Болшево, на даче. Уже оттуда написал Марине: «Я знаю, ты не любишь город, будешь жить в лесу, в русской природе. Мы (очевидно, имел в виду себя и Алю) будем работать, а ты будешь только писать». Он скрыл от Марины, что я в тюрьме. Если бы Марина об этом узнала, она никогда в Россию не вернулась бы┘»

Александр Климов-Южин. Вдали от всех┘ Стихи. О вечном через призму повседневного.

«Овчины ветхой сотрясался полог,/ Сквозил порог,/ Так в муках женских был рожден ребенок,/ И он был Бог./ И на земле и в небе все свершилось,/ Но в этот час/ И вещему во сне не приоткрылось,/ Что Бог средь нас./ Он сам не ведал, кто он и откуда, –/ Чье естество./ Младенец плакал – это было чудо/ И рождество./ Пушок осляти индевел на роздых,/ Пел бубенец,/ К селенью припадали чутко звезды –/ То был Отец» («Рождество»).